Большая Тёрка / Мысли /
Навеяло: нужно ли приучать детей с пятилетнего возраста к компьютерам?
Младшая внучка, приходя к нам, сразу врывается ко мне: — "Деда, дай «ящик!» Довольно бегло читает, считает. Человечек со своим мнением и запросами.
Конечно: более получаса я ей не разрешаю пользоваться «ящиком,» но к чему это может привести в столь юном возрасте?
Самое смешное — хвастается о мальчиках, которые за ней уже начинают бегать в детском саду.
Какая там методика Монтессори?! Что‑то новое, но прогрессивное или нет?..
безумная реклама, было б смешно
Как маятник качается Судьба,
меняя окружения картину:
сегодня ты меняешь на меня
другого незнакомого мужчину.
Его не знал и мне бы ни к чему
знать то, что мне сейчас не интересно:
вот только веришь, в толк я не возьму, -
твои слова о нём звучат не лестно.
Быть может с ним вы что‑то не делили,
а может и делили, но не так:
мне говоришь, я Купидон на Пиккадили, -
а мне так просто слышится — «Простак!»
Второе мненье явно и бесспорно,
чего же ради я спешил к мечте?
Выносишь мусор просто бесподобно:
а я, балбес, потворствую тебе!..
А я брожу под небесами,
под аркой Вашею топчу
рисунок прежний, что нас Вами
с ума сводил. Я так хочу.
Не стройте глазки удивлённо,
мне жалко губок полотно:
с улыбкой Вашею знакомой
ехидство всё сошло давно.
Осталось только мне отдать
долги, что ранее копились,
не заставляю уважать:
мой Друг, Вы очень обленились.
А нас по прежнему связует
любви рассветное панно, -
так пусть весна нам наколдует
совместных дней усталых, но...
..брожу опять под небесами,
под аркой Вашею брожу,
и не слежу я за часами:
я Вас, мой Друг, смиренно жду...
Шелестели травы,
капала вода,
прежде были нравы, -
а сейчас беда.
Раньше были Дамы,
а сейчас все, — «тёлки,»
прежде были мамы
у детей на ёлках.
Новыми словами,
вроде по «понятьям,»
нас пугают сами
фурии в объятьях.
Что же с нашим миром,
катимся куда?
Глупости в эфире,
в голове — трава.
Где же воспитанье?
Не видать его.
Что за наказанье:
кем для нас дано?
То ли мы детишек
научили так?
Не читают книжек,
и в Душе, — бардак...
Я много девушек знавал,
и был я ими занят очень:
остался мне сейчас штурвал,
ну и хондроз, — как между прочим.
А рано ль, поздно, как всегда,
найду себе я по наитию
скорее — Даму, и тогда
я буду рад, увы, — сожитию.
А что любовь?
Не в ней ведь дело.
Была бы кровь,
и с нею — тело!
Слова мои циничны, знаю,
но в облаках — я не летаю...
О чём мне с Вами говорить?
Я не привык, увы, страдать:
ни обещания дарить,
ни жрать, ни верить, ни гадать...
..Ах, как хотелось «бы» поверить
мне в Вашу искренность, мой Друг,
но Вы закрыли крепко двери:
сидите в крепости? Супруг?
Но он какое отношенье
имеет к Вам, ведь для него,
иное Вы назначив мненье, -
добро всё кинули давно?
Я помню день, когда вы вместе,
с балкона выбросив всю снедь,
кричали разом, и у тестя
вставал вопрос: — «Что поиметь?»
И он, сложивши скромно руки,
ногой чертил круги в углу,
и бормотал, но не от скуки:
- «Наверно, я от них уйду!»
Я знал, конечно, будет время,
настанет прежняя пора,
и он вернётся, солнце в темя!
Ведь то была — всего игра!..
Ах, эти женщины — коварны!
Развесив уши, верим, спим:
на сонном бреге пляжа Варны
мы бриллианты дарим им...
безумная реклама, было б смешно
Одна любезная Душа
вновь Циником меня прозвала,
но почему‑то «походя,»
да и за что — не указала.
Но я люблю мораль и Провидение,
как истины духовное начало,
и аморальное немного поведение:
без этого бы жизни было мало.
Скучна и пресна в песнопенье
та жизнь, что проповедуют подчас,
но не люблю в любви я извращенья:
лишь потому, что это лишь на час.
Когда бы предложили мне факиром
побыть на час, иль может быть на два:
я б поперхнулся в точности кефиром,
коль эти бы услышал я слова.
И что мораль? И где её истоки?
Её нам с паперти читают иногда.
Вы мне поверьте: не совсем жестоки
мои случайно обронённые слова...
Светает, снова светает,
над лесом крадётся заря:
снег пушистый опять заметает
следы вновь мои без Тебя.
Над крышами города ветер
газеты гоняет с утра,
февральский мой день нынче светел,
но только опять без Тебя.
Проулки, дворы, подворотни
пройду я, надежду храня:
осталось шагов с полусотни,
но внове опять без Тебя.
Подъезда знакомые двери
с хрипотцей откроют проём:
хотел бы с надеждой поверить,
что входим в подъезд мы вдвоём.
На каждой площадке знакома
картина до боли в груди, -
на крыше соседнего дома
тоску Ты мою рассуди.
Светает, снова светает,
над лесом крадётся заря:
ну, что же мне очень мешает
шаг сделать вперёд без Тебя?..
Лишь капля лимонного сока
разбавит туман.
Коктейль, — и я снова до срока
божественно пьян.
Две капли текилы в тумане :
три кубика льда.
Огонь в затемнённом стакане, -
на пальцах вода.
Тапёр истеричный и гордый
рвет нервные сны.
Серп жёлтой трубы, очень твёрдый:
пик фазы луны.
Стекло, обнимаю губами
загадочный взгляд.
Туман, осторожное пламя,
две искорки, яд.
О, чёрное море забвенья:
свинцовый песок.
Я пьян только это мгновенье, -
один лишь глоток.
Один острый запах соблазна
и отблеск стыда.
И вновь всё вполне безобразно,
и вновь — пустота...
Хотел бы в ритме вальса я
Вас закружить, душа — девица,
мы не встречались никогда:
а может, образ мне Ваш снится?
Увидев экую красу,
моё дыханье прервалось, -
и я стою, ответа жду:
а глаз мой как‑то «наискось.»
Он ловит жадно недоступны
крутые формы у бедра.
Я знаю: мысли, что преступны, -
знакомы Вам, моя беда.
Смотрю на Вас, и сердце бьётся,
в груди моей давно пожар:
я вижу локон тот, что вьётся
вкруг шейки Вашей. Это дар.
Но, жаль, — не мой,
и в этом дело.
Душа‑девица, я в беде:
не скрою, так хотел я тело:
пойду, повешусь на гвозде!..
Я стар и дряхл, не лаконичен,
люблю я терпкое вино:
мой стих до боли не приличен?
Но я не лазал к Вам давно.
В окно давно мне не забраться,
и под балконом, — не стоять:
уж лучше строчкой попытаться
любовь мне в старости отдать.
Кому, зачем? О том не знаю,
люблю я всех. Вот в чём беда.
И поневоле разрешаю
смеяться просто. Мы друзья.
Не то, чтоб было по несчастью,
но просто так. Чтобы без скуки
иметь бы повод для участья
в судьбине Вашей без науки...
Толпе, возможно, на потребу
мои ты чувства отдала:
я ждал тебя обычно, в среду,
а ты сегодня лишь пришла.
И то, — в письме, в котором лично
твоею собственной рукою,
строка смеялась неприлично, -
дружа не явно с головою.
Писала мне, что ты устала
от наших встреч не частых, и
любить меня не перестала,
но потеряла все ключи.
И от души, да и от сердца,
и мне лишь то оставила,
что пьют обычно вместе с перцем, -
минуя жизни правила.
Я пить не буду, — не дождаться:
к чему терять свой внешний вид?
Свободой буду наслаждаться.
Ну, а любовь — пускай поспит!..
Из строк моих давно роман
уже сложить бы можно,
но я в душе частенько пьян:
веду себя я невозможно.
А наяву работы ритм
не позволяет эти строки
в роман вписать, как алгоритм, -
к мечтам ведущий на востоке.
Я не умел слогать ни танки,
ни хокку: это не дано.
Я тему брал на полустанке, -
из электрички. Всё равно
Чего‑то, может, получалось,
а в остальном — белиберда:
со мной частенько детство мчалось
в строфе, неведомо куда.
Из смеха детского, наверно,
черпал любовные черты,
и не мечтал забросить скверны
на полку я свои стихи.
Ты прав, Читатель, это можно
романом было бы назвать:
читай, сквозь силу — осторожно,
да критикуй, едрёна мать!..
Настроение очень уж странное,
и сегодня, как ровно два дня:
я смотрю в эти губы жеманные, -
что ласкают, тревожа меня.
Непросто вот взять да и выбросить
знакомство сие, как всегда,
и просится сердце всё выспросить:
зачем же пришли Вы сюда?
Минутную слабость почувствовав,
мне рот закрывали рукой, -
и клялись мне в верности, чувствуя,
что может вот так же иной
На этом же самом он поприще,
даруя цветы, шоколад:
добиться чего‑нибудь большего, -
минуя любовный расклад.
И что же с того мне, жеманная,
пусть Вас и ласкает иной:
была бы проблема желанною, -
дружил бы и я с головой...
Случайно ль, нет? Я вечерком
понурив голову, к Вам «плёлся,»
а Вы, грозя мне молотком,
шипели злобно: — «Чо, приплёлся?»
Я поддержать хотел лишь Вас,
улыбку радостну увидеть.
И получил опять в анфас, -
и буду сладко ненавидеть.
Не мазохист я, нет, мой Друг.
Хотел я просто в воскресенье
Вас пригласить, но без подруг, -
на свой несчастный День варенья.
И наяву я в предвкушенье,
одною Вами занят был,
но получил «отдохновенье»
я молотком, что было сил.
Нелепый фарс, безумный вечер,
вдруг получился без вранья.
Я верил Вам, я был беспечен:
за что же так, увы, меня?..
Краткость, говорят, сестра таланта.
А если он отсутствует совсем?
А если он лежит на дне серванта,
и не приметен вообщем‑то никем?
Кратких мыслей не приемлет Муза:
стоит ли ей связываться с Вами?
Лучше бить шары и прямо в лузу, -
на лице с чужими синяками.
Кратким лишь бывает часто счастье,
не привычное к своей осаде.
А талант бывает без участья,
или вроде, к чьей‑нибудь досаде.
Зависть вот порой бывает краткой,
но при наличьи собственных успехов, -
можешь их всегда грести лопаткой:
не скрывая небольших огрехов...
Не скрыться мне от Ваших глаз,
куда бы я не удалился:
но не дописан мой рассказ
и я, признаться, — матерился
О том, что чувствую вину,
и запорошенный метелью,
в любви признаться Вам хочу
я соловьиной бурной трелью.
Хоть трудно снежною зимой
увидеть в роще соловья,
и одиночество порой
достало, скромностью маня.
И я, понурый и смешной,
спешу пред Вами отчитаться:
я Вас люблю, Друг милый мой, -
здесь впору мне б и рассмеяться...
Но Вы серьёзным серым блеском,
из Ваших столь наивных глаз,
меня назначили Сильверстом, -
но не Сталлоне: вот те раз!
А я надеялся и верил,
что мой обычный скромный торс
восполнит Вам любви потери, -
и мы закроем сей вопрос...
безумная реклама, Джаз, было б смешно
Задумчива Она была и хороша,
в очах её прекрасных крылись сновиденья,
и пела с жаждою так ангельски Душа;
Любви ждала, и ярких откровений.
Шёл фестиваля день второй,
а фестиваль был боди‑арта:
там «Старый город» тёк конъячною рекой, -
был яркий праздник «боди» и азарта.
Резвились сказкой линии вдоль тел,
и пламенели щёчки у подруги;
а я, — так в нетерпении «горел:»
как жеребец под жёсткою подпругой.
Ах, боди‑арт; ах, боди‑арт!
Тебя смотреть, — не в одиночку!
Идёшь домой, в глазах — азарт;
в постели только многоточия!..
Смеялся Паяц на одной вечеринке,
играя на скрипке чужое тангО:
а рядом кружила, дробясь на хитринки,
какая‑то Дама в вечернем манто...
Ту Даму, что звали порой Коломбина,
знавал здесь не каждый, — но каждый был рад:
на личике том, что довольно картинно, -
сияла улыбка, был ласковым взгляд...
Была баронессой и светскою львицей,
но видимо с ней пошутила Судьба:
теперь нам играет комедию в лицах, -
с улыбкою счастливою но, — иногда...