Международной правозащитной организации Amnesty International – по-прежнему удаётся удивлять.
Итак, - внимание.
Только сначала плотнее усядьтесь, пожалуйста. Во избежание падения со стула.
Участники панк-группы Pussy Riot могут быть признаны «узницами совести».
Не, я серьезно.
Это не шизофрения.
Это глава российского отделения Amnesty International Сергей Никитин, в интервью «Коммерсантъ-Online», а я только дословно цитирую: «Вопрос исследуется. В настоящее время решение ещё не принято, но эта история находится под нашим пристальным вниманием» (с).
Даже и не знаю, как это комментировать.
Наверное, - только так:
"...Некоторые участники группы прошли непростой мученический путь общественно-политической борьбы с кровавым и косным режимом. Прежде, чем стать узницами совести и встать в один ряд с Андреем Сахаровым и Александром Исаевичем Солженицыным, им пришлось и принять участие в съемках жесткого группового хард-порно в Зоологическом музее, причем делать это на последнем месяце беременности. И обгадить в прямом смысле этого слова, пару-тройку православных храмов. И поместить себе в вагину краденую курицу. И нарисовать большой фаллос на мосту. Да и в целом, немало потрудиться во славу свободы духа в частности, и свободного искусства вообще.
И, вот, наконец - свершилось..."
Ну, - что тут можно сказать, господа.
Я, вот, к примеру, тоже против, чтобы панк-музыкантши, даже играющие такую, уж извините за мой французский, откровенно хреновую музыку (мой любимый Вишез, думается мне, этих кур за такое осквернение панк-культуры решительно почикал бы), сидели за своё, пусть и ублюдочное, музицирование в настоящей реальной тюрьме.
Но вот как-то с "узницами совести" вы, мягко говоря, - несколько погорячились.
От таких девиаций общепринятой терминологии, даже Андрей Дмитриевич с Александром Исаевичем бы офигели.
Впрочем, похоже, какая у этой общности «правозащитников» «совесть», - такие, видать, у нее, у этой самой «совести», - и «узники». По мощам - и елей.
Пачку белых бумаг в моей руке колышет ветер. Майский холод пробирает до костей, и я зябко кутаюсь в свою черную куртку. Навстречу идут парень с девушкой: - Возьмите, пожалуйста, - говорю я им. Я всегда говорю «пожалуйста». Потому что это мой ограничитель собственной вежливости. Иногда хочется скомкать бумажный листок, взять очередного прохожего с равнодушными глазами за волосы и засунуть ему его в рот, заставить разжевать и проглотить. Но я говорю «пожалуйста» и это останавливает в первую очередь меня. Я чертовски вежлив, потому что людям достаточно взглянуть на клоуна с белым плакатом, стоящего около чёрного решетчатого забора университета, ни к селу, ни к городу начинающего петь революционные гимны и выкрикивать лозунги, чтобы ускорить шаг и пройти мимо нашего небольшого пикета. У всех у них странный извиняющийся взгляд, словно им стыдно за что-то. За что вам стыдно, проходящие мимо? Я протягиваю листовку идущей мимо женщине - Возьмите, пожалуйста! Та обходит меня сбоку и делает отклоняющий жест рукой. - Вы знаете, о чём она? – спрашиваю я. Спрашиваю внезапно грубым, срывающимся, жёстким голосом. Может быть, именно поэтому она остановилась. – У вас есть дети? - Да… - отвечает она, всё еще пребывая в сомнении. Я буквально вижу её подрагивающие мышцы правой ноги, готовящиеся продолжить шаг. Может быть, она ожидает, что я предложу ей новый вид детского шампуня или ещё что-нибудь из набора шагающих торговцев. - Вы знаете, что вводится платное образование и медицина и, что за получение знаний вашими детьми придётся заплатить хорошую сумму? - Нет, я не знала… - на её лбу проступают морщины, а глаза внезапно становятся серьёзными и внимательными, она поворачивается ко мне всем телом и делает шаг, став чуть ближе ко мне и моим убеждениям. - Возьмите и прочитайте, - я отдаю листовку и делаю шаг назад. Наша задача сегодня - информирование, а не агитация. Люди должны получить сначала знания и решить: являются ли они достоверными или нет. Только тогда мы можем начинать активный призыв к участию. Агитация. Распространение информации с целью привлечения людей в движение. Молоденькая журналистка канала «Сити-ТВ» берёт у меня интервью. Я не могу сосредоточиться. У неё красивые слегка раскосые карие глаза и острое лицо. Пряди её длинных каштановых волос развивает ветер, и они слегка касаются моего лица. Я чувствую запах её духов, сладковатый, но не приторный, а с цитрусовой кислинкой. Мне так и хочется впиться поцелуем в её шею, чтобы почувствовать сладость кожи, и чтобы этот аромат заполнил мои ноздри… О чём это я? Ах, да, платное образование… - …приведёт к резкому расслоению социальных слоёв. Конечно, среди нас найдутся новые Ломоносовы, но скажите мне… - я делаю эффектную паузу, хмурю брови, поднимаю руку с вытянутым напряжённым указательным пальцем и пристально гляжу в её глаза: - Вы бы хотели жить во времена Ломоносова? - Нет, - говорит она негромко и улыбается. – Спасибо! - Мне было приятно, - отвечаю я, разворачиваюсь и иду на остановку, чтобы раздать листовки там. Вижу троицу, стоящую в тени за остановкой. Вы вряд ли обратили бы на них внимание. Чтобы их заметить, необходимо прожить свою юность в каком-нибудь криминальном микрорайоне, где обычным молодёжным развлечением является гоп-стоп. У них серые хмурые лица, у одного оцарапана щека. Они слегка притаптывают ногами, когда разговаривают друг с другом хриплыми голосами. У них тяжёлые взгляды людей, привыкших к насилию. Я твёрдым шагом подхожу и говорю: - Привет пацаны! Все трое вцепляются в меня взглядами. Этот момент самый важный. Необходимо обвести взглядом всех троих, тело держать расслабленным, а голос должен быть уверенным и спокойным. - Вы в курсе за закон, по которому сейчас вводится платное образование и медицина? Один из них молча мотает головой. Я протягиваю листовку. - Тут всё написано, почитайте. У вас у кого-то есть дети? Двое кивают. - Платный детский сад стоит от 8 до 14 тысяч рублей. Мне кажется, что в правительстве сидят чересчур охуевшие лоси, если считают, что мы просто так можем выложить эти деньги, как вы считаете? Один из них начинает вчитываться в текст листовки, второй присоединяется к нему, а третий кивает мне. - Подумайте, - бросаю равнодушно я. – Вы можете присоединиться к тому движняку, который происходит, чтобы остановить действие этого закона. - Мы подумаем, - отвечает самый старший из них в серой кепке. Сегодня, благодаря этим ребятам, кто-то в автобусе лишится телефона или бумажника. Но сейчас они для меня более близки, чем некоторые из друзей, считающие бедного человека виновником собственных несчастий, а платное образование – благом для развития общества. Размышляю о том, как бы я мог провести эти полтора часа. Посмотреть фильм. Посидеть в интернете. Да и хотя бы просто почитать. Читать книги – это одно из моих любимых хобби. С восторгом вспоминаю о сборнике рассказов Хемингуэя, лежащего в моём рюкзаке. В этом сборнике рассказы, которых я ни разу не читал, и я очень счастлив. Какого дьявола я вообще делаю здесь? Денег мне вполне хватает. Я вполне могу позволить себе питаться в ресторане, отдыхать в клубах и не думать ни о чём. Я вспоминаю хемингуэевские строки из пьесы «Пятая колонна»: «Ты работаешь, чтобы у всех был такой хороший завтрак. Ты работаешь, чтобы никто не голодал. Ты работаешь, чтобы люди не боялись болезней и старости; чтобы они жили и трудились с достоинством, а не как рабы». Я ускоряю шаг. Пачку белых бумаг в моей руке колышет ветер. Он растрёпывает мои волосы, отбрасывает их назад. Я иду против ветра и мне чудится, что это ветер предстоящих перемен.