Жизнь в формате «дом там, где лежит основной чемодан» бодрит, мудрит и молодит. Я больше начал любить радости жизни. А потому все меньше — людей. Работа‑то на воздухе, работа‑то с людьми.
****
Москва, все же, до сих пор представляется мне чудовищно пиздецовым и непригодным для жизни городом. В течение двух дней мне два раза пришлось постоять около памятника Грибоедову на Чистых прудов и подождать своих друзей. Таких укрепляющих мизантропию процедур я не испытывал давненько. В первый день какая‑то благотворительная служба выдавала еду бездомных. И вся площадь была ими заполнена. Нет, немецким детям я сочувствую. Но журналы не куплю. Второй раз я там встретил каких‑то бородатых хоругвеносцев, которые деловито разматывали свои стяги, очевидно, собираясь выиграть очередное Мамаево побоище. И пока я ждал независимую журналистку и продавца кровавого режима, которые, по московскому обыкновению, задерживались, какой‑то старик слева убеждал меня, что во всем виноват Горбачев, потому что Б‑г шельму пометил, и даже фамилию дал соотвествующую. Я спросил у старичка, какая у него фамилия. Он обиженно не ответил. Потом в переходе метро какой‑то кисло‑капустный поэт читал группе поклонниц, состоящих из десятка бабок, густо‑православные стихи, призывающие русский дух подняться на небывалые высоты, иначе всех нас ждет вымирание. Понятно теперь, почему все люди тут с плейерами поголовно.
*****
Людям чувство благодарности вообще‑то несвойственно. И если ты перестаешь ценить кого‑то, кто заботится о тебе, добрая карма быстренько тебя этого кого‑то лишает. А потом норовит подсунуть человека, о котором будешь заботиться ты, а он не будет этого ценить. Но, кстати, далее все пойдет по цепочке, и того, кто не ценил, ожидает та же участь. Круговорот неблагодарности в природе.
+31
