+9
большая тёрка
Большая Тёрка / Мысли /
Великая Отечественная
katehon
«Германия проиграла войну осенью 1941-го»
Сергей Сумленный, собственный корреспондент журнала «Эксперт» в Германии.
Иррациональность принятия решений, болезненная самоуверенность и плохой выбор союзников — вот причины поражения Германии во Второй мировой войне, считает профессор Университета бундесвера в Гамбурге, специалист по истории операций Второй мировой войны Бернд Вегнер
Бернд Вегнер: «После битвы под Москвой немецкая военная концепция лишилась фундамента»
Фото: Сергей Сумленный
— Насколько возможно было одной стране, пусть даже с союзниками, выиграть мировую войну?
— Если мы говорим о Третьем рейхе, то я не думаю, что у него была хоть какая-то возможность выиграть мировую войну в целом.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...— Когда вы говорите «в целом», означает ли это, что успехи в определенных регионах: в Европе, в Северной Африке, на Ближнем Востоке — были возможны?
— Да, у Германии была возможность одерживать победу на конкретных театрах военных действий и достигать оперативного успеха. Я должен сразу пояснить, что под понятием «оперативный уровень» в Германии понимается то, что в России называют «стратегическим уровнем», то есть крупные военные операции. Стратегическим же уровнем в Германии называется еще более высокий уровень, включающий в себя также политические, экономические и прочие решения. Так вот, отличный пример оперативного успеха — Франция. Это был настоящий военный триумф. Однако это сильно отличается от выигранной в целом войны. Де Голль отлично понимал это, когда летом 1940 года сказал: «Франция проиграла битву, но не войну». Германия же, в свою очередь, выиграла кампанию, но не выиграла войну. Глядя же на всю сложность происходивших процессов, я уверен, что Германия не имела шансов выиграть войну в целом. Тотальную войну нельзя выиграть только на военном театре. Это война, которую ведет вся страна, все общество. Военная составляющая — лишь часть этой войны. Промышленность, экономика, пропаганда, политика — это другие ее составные части. И в этих сферах Германия была обречена на неудачу, поскольку была не в состоянии вести затяжную сложную войну.
— И все-таки чего не хватало Германии в перечисленных вами сферах тотальной войны?
— Главной причиной того, что Германия проиграла войну, были, несомненно, союзники. И в первую очередь Советский Союз — я всегда придерживался точки зрения, что война была выиграна в основном СССР. К сожалению, этот факт был утерян в историографии холодной войны.
Но война была выиграна союзниками в том числе и потому, что Третий рейх страдал от ряда структурных дефицитов. У Германии не было устойчивой стратегической военно-политической концепции ведения войны. Это звучит неожиданно, но большую часть войны Германия вела в импровизационном режиме. Германия была не способна к созданию устойчивых союзов, к восприятию своих союзников как равноправных партнеров. Наконец, был дефицит рациональности при принятии решений. В гитлеровской Германии внешнеполитические решения принимались бессистемно. Например, объявление войны США было единоличным решением Гитлера. План «Барбаросса», а также план «Блау» — немецкого наступления 1942 года на Кавказе — не были системно подготовлены. В большей или меньшей степени они были созданы Гитлером на интуитивном уровне, и штабы были поставлены перед необходимостью последующего обоснования этих планов. Еще одним структурным дефицитом была нацистская идеология. Идеология не позволила заключить досрочный мир, и именно идеология подталкивала немцев к систематической недооценке противника, в особенности Советского Союза, и к переоценке собственных сил вплоть до 1943 года.
— Но Германия все же регулярно демонстрировала успехи на определенных театрах военных действий. Неужели из этих успехов невозможно было извлечь выгоду?
— Победы — это очень опасная вещь. Победы обманывают. Они искушают поверить в иллюзию, что успех предрешен. Особенно это сказалось на немецком военном руководстве. Немецкий генералитет был зациклен на старой идее решающей битвы, восходившей к немецкой военной традиции. Генералы были уверены, что война выигрывается решающей битвой, после нее войска занимают столицу противника, и вот — победа. То есть они думали, что все будет, как во время франко-прусской войны, битвы при Седане и так далее. Кстати, Гитлер принадлежал к меньшинству, которое не разделяло этой иллюзии. Его взгляды на войну были более современными, нежели взгляды большинства его генералов. Однако в целом такие взгляды привели к тому, что немецкие генералы переоценили свои возможности. И сильнее всего они переоценили их после победы над Францией летом 1940 года. Всего за шесть недель армия, считавшаяся самой мощной в мире, по крайней мере среди сухопутных армий, была повержена. Кто еще в силах остановить вермахт? Нацисты вообразили, что они могут все, и с этой установкой они начали планировать войну против СССР, которого они оценивали как значительно более слабого противника, нежели Франция.
Однако надо понимать, что вплоть до весны 1941 года блицпобеды были лишь оперативными победами. Они были достигнуты благодаря тому, что немецкая армия более успешно использовала такие современные аспекты ведения войны, как мобильность, внезапность, превосходство в огневой мощи. Война же против Советского Союза была совершенно другой. Для этой войны немецкая промышленность снова должна была подготовить армию к наступлению.
Надо понимать, что в Третьем рейхе была очень тесная связь между военной промышленностью и армейским планированием. И здесь мы упираемся в важнейший фактор дефицита людских ресурсов. Германии банально не хватало людей. К 1 мая 1941 года Германия планировала выставить 180 полностью укомплектованных дивизий. Но предварительно нужно было произвести для этой армии вооружение и боеприпасы. Поэтому летом 1940 года была выдвинута идея военно-промышленного блицкрига. Часть армии была демобилизована. Этих солдат отправили по домам, где они превратились в рабочих и начали ковать оружие, которое сами потом в 1941 году должны были использовать. Идеологически для Третьего рейха это был прекрасный ход, поскольку он демонстрировал единство фронта и тыла, рабочего и солдата. Однако этот первый стратегически спланированный немецкий блицкриг был очень рискованным. Ведь нужно было заранее составить планы и все рассчитать. Сколько продлится кампания? Предполагалось, что максимум полгода. Сколько потребуется оружия и боеприпасов во всех родах войск? Сколько топлива? Сколько солдат? Сколько боеприпасов будет израсходовано? Какая доля вооружения сломается? Сколько будет убитых и раненых?
— И чем дальше горизонт планирования, тем больше отклонения от реальности.
— Именно. И при этом за основу расчетов были положены результаты кампании против Франции. Когда к осени 1941 года стратегический блицкриг провалился, это означало стратегическую катастрофу. Осень 1941 года, перелом под Москвой, стала не просто оперативным поражением вермахта. Гораздо хуже было то, что стало ясно: немецкая военная концепция лишилась фундамента. Потери оказались гораздо большими, чем предполагалось. Расход материалов, износ вооружения, объем использованных боеприпасов также оказались гораздо выше, чем планировалось. А возможностей восполнить потери у Германии не было. В итоге к концу 1941 года война уже была практически проиграна: единственная имевшаяся стратегия войны провалилась, а резервного плана у Германии не нашлось.
— Давайте вернемся к битве под Москвой. Осенью 1941 года немецкие войска стояли в шаге от Москвы, в городе дошло до паники. Можно предположить, что если бы зима была не такой холодной или снабжение вермахта было чуть лучше, то немецкие войска имели бы шанс захватить советскую столицу. Была бы война в таком случае выиграна? Ведь с большой вероятностью советское правительство было бы после этого низложено или же решилось бы капитулировать.
— Очевидно, что при чуть более удачном стечении обстоятельств немецкие войска могли войти в Москву. Когда я говорю, что Третий рейх не мог выиграть войну в целом, я не имею в виду, что Германия была не в состоянии добиться успеха в военной кампании против СССР. Советский Союз с трудом выжил после немецкого нападения. В 1941–1942 годах СССР был на грани краха. Но даже победа над СССР, даже распад централизованного руководства не означал бы конец войны в России. Мне кажется куда более вероятным, что боевые действия на оккупированной территории продолжились бы в децентрализованном варианте. Значительная масса немецких войск продолжали бы оставаться в России. Кроме того, Германия даже в этом случае не смогла бы настолько успешно разграбить СССР, как это планировалось. Вообще, экономические выгоды от оккупации СССР постоянно оказывались значительно ниже немецких ожиданий. Это означает, что Германия, как я уже говорил, могла добиться успеха на данном военном плацдарме, однако это не предрешило бы исход войны — война с западными союзниками никуда бы не делась. И хотя я говорю, что СССР был державой, которая сокрушила Германию, нельзя забывать, что США были лучшей гарантией невозможности глобальной победы Германии. Если бы Германия победила СССР, то война бы не закончилась. И атомная бомба, возможно, упала бы на Берлин.
— Насколько очевидной была неминуемость поражения Германии для немецких генералов осенью 1941 года?
— Несмотря на потери, генералы сохраняли оптимизм. Они полагали, что война стала сложнее, однако мало кто в Германии тогда понимал, насколько все плохо. Возможно, это понимал Гитлер, поскольку он вообще лучше своих генералов понимал тотальный характер войны. Я допускаю, что на рубеже 1941го и 1942 года он стал осознавать, что шансов выиграть войну не осталось. Разумеется, ему приходилось излучать оптимизм. Он даже надеялся, что кампания 1942 года поможет захватить необходимые для долгой войны ресурсы и переломит ситуацию. Понимаете, Германия была вынуждена — если она хотела продолжать войну — как можно быстрее захватить как можно больше ресурсов, чтобы быть в состоянии противостоять союзникам.
Поэтому в войнах, которые вел Гитлер, экономические цели постоянно играли первоочередную роль. Это было частью идеологии. В кампании 1942 года — в броске к кавказской нефти и к Сталинграду — экономические цели были абсолютно превалирующими. Без захвата ресурсов, в первую очередь кавказской нефти, ведение затяжной войны было просто невозможно. Было бы невозможно производство топлива для армии — а значит, ведение войны на огромных пространствах суши. Невозможно было бы и ведение требовавших огромного количества топлива операций на море, невозможно ведение воздушной войны. Этот факт с трудом находил понимание среди военных. Уже после войны Гальдер с потрясающей откровенностью написал, что «захват нефтяных месторождений был непривычным делом». То есть это опять та самая старая военная традиция: надо разбить вражескую армию, захватить город, пройти по нему парадом. А воевать за нефтеперерабатывающий завод — это как-то непривычно. Но для Гитлера это было более чем очевидно. Это был конфликт старого и нового мышления.
— Как вообще получилось, что Германия, имевшая достаточное количество союзников, в первую очередь в лице европейских диктатур, была вынуждена вести войну практически в одиночку и, кроме того, осталась без жизненно важных ресурсов, за исключением, возможно, румынской нефти?
— На всем протяжении войны Третий рейх так и не смог выстроить работающую систему союзников. Тому было две причины. Во-первых, для национал-социалистов был невозможен настоящий военный союз с какой бы то ни было страной. Ведь военный союз предполагает существование более или менее равноправных партнеров. В национал-социалистическом же представлении равноправия между странами не существовало. Союзники воспринимались лишь как народы-помощники, приближающие победу национал-социализма. Некоторое время как равный партнер воспринимался Муссолини — но, скорее, именно Муссолини как личность, а не Италия как страна.
Второй проблемой было отсутствие стратегического планирования при выборе союзников. Германия не планировала вести затяжную войну, соответственно, и при выборе союзников способность этих стран вести затяжную войну не принималась во внимание. Все союзники Германии — кроме СССР — были еще более бедны ресурсами, нежели сама Германия. Возьмите Японию — это же катастрофа! Финляндия, Италия — этим странам самим требовалась промышленная поддержка Германии. Единственная страна, которая действительно была устойчивой с точки зрения наличия ресурсов и промышленности, — Советский Союз, — и на него Германия в конце концов напала.
У союзников Германии не было с ней ни общих планов, ни общих целей войны. Япония вела войну с США, но не считала своим долгом нападать на Советский Союз. Италия также не считала СССР своим главным противником. Румыния и Венгрия — обе союзницы Германии — рассматривали друг друга как противников! Такой союз мог продержаться, лишь пока Германия была сильна и ее войска одерживали победы. У западных же союзников, напротив, была общая цель: победа над Гитлером. С этой точки зрения советский термин «антигитлеровская коалиция» совершенно верен — он называет именно ту цель, которая объединяла союзников.
— Давайте вернемся к практической стороне ведения боевых действий. Вы уже затрагивали тему повышенного износа техники в русской кампании. Насколько эффективной была система снабжения немецких войск?
— Немецкая армия имела два больших недостатка, касающихся материальной стороны военных действий. Первый — немецкое вооружение было крайне сложным и часто не приспособленным для конкретного театра военных действий. Вооружение немецкой дивизии собиралось из немецких, чешских, французских, голландских и прочих образцов техники. Вся эта техника требовала миллионов различных уникальных запчастей. Техника, оружие были слишком сложными и трудно применимыми в условиях русской зимы или русской распутицы. Руководство вермахта вообще не предполагало, что зимой можно воевать. Красная армия многократно продемонстрировала, как это делается. Вооружение Красной армии во многих случаях было лучшим.
Второй слабостью вермахта была традиционная для немецкой военной традиции недооценка роли снабжения, логистики. Одаренные и честолюбивые офицеры немецкого генштаба стремились заниматься оперативным планированием — но никак не снабжением. На снабжение ставились менее одаренные, второклассные, третьеклассные офицеры. Занятие снабжением было повинностью: кто-то должен этим заниматься, но славы здесь не добьешься. Гитлер тоже не понимал до конца роли снабжения. Это была глубочайшая ошибка. Например, в американской армии все было наоборот: вопросы логистики были ключевыми.
Немецкая промышленность не всегда гибко реагировала на меняющиеся требования к технике. Кроме того, часто из-за нехватки времени и ресурсов образцы техники поступали в войска без должной обкатки. Разумеется, Красная армия имела ту же проблему — танки шли в армию прямо с конвейера. Однако если вспомнить превосходство СССР над Германией в людской силе, в ресурсах, в объемах производства, то можно понять, что цена ошибки советского руководства была ниже, чем цена ошибки руководства немецкого, и далеко не так часто имела катастрофические последствия. В среднем производство союзников по основным типам техники начиная с 1941 года превышало аналогичное производство Германии в три-четыре раза. И этот разрыв невозможно было компенсировать никакими оперативными успехами.
— Кстати, не отличались ли немецкие военные планы как раз тем, что немецкий генералитет постоянно планировал операции на пределе своих возможностей, каждый раз исходя из того, что результат будет максимально выгодным для вермахта?
— Это еще один структурный дефицит Третьего рейха — то, что я называю «табуизация пораженчества». Немецкие генералы всячески избегали самой мысли о возможности негативного исхода операции и не создавали планов на этот случай. Если генерал хотел сохранить это влияние, он был обязан излучать оптимизм.
Разумеется, офицер должен сохранять оптимизм. Но оптимизм не должен быть безрассудным. А среди нацистского руководства под подозрение попадал даже реализм. В итоге планировщики давали оптимистический прогноз даже тогда, когда понимали, что операция подготовлена недостаточно хорошо, что она может кончиться провалом. Руководство создавало иллюзии, которыми заменяло реальность.
Отчетливо прослеживается, что уже начиная с 1941 года планирование проводилось в расчете на лучший из возможных сценариев развития ситуации. В то время как ответственное планирование требует и продумывания худшего варианта. Я помню, как я работал в Лондоне с британскими документами и с удивлением обнаружил, что Черчилль запрашивал своих генералов: что произойдет, если мы проиграем битву под Эль-Аламейном? Какие возможности останутся у нас в этом случае? Представить себе, что Гитлер отправляет в свой генштаб подобный вопрос, просто невозможно. Сама мысль о том, что битва может быть проиграна, уже была объявлена табу. Процесс принятия решений в Германии был в этом смысле совершенно иррациональным.
Гамбург
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/interview_germaniya_proigrala_osenyu_41go/
katehonВысоцкий - Песня самолета-истребителя
katehonБойня в Дрездене
katehonЭкономика финансовых трюков
Сергей Сумленный, собственный корреспондент журнала «Эксперт» в Германии.
Война, которую вели нацисты, была подобна финансовой пирамиде: для поддержания своего существования Германии приходилось захватывать все новые территории, чтобы выкачать из них ресурсы и рабочую силу, а для удержания этих территорий нужны были дальнейшие захваты — и так до тех пор, пока пирамида не рухнула
Штефан Карнер: «Экономика любой воюющей страны — это во многом плановая экономика»
Фото предоставлено институтом Больцмана
Нацистская военная экономика была обречена на постоянную экспансию и раздувание кредитного пузыря. В сочетании с жестким дефицитом ресурсов это неминуемо вело к краху Германии, считает австрийский профессор Штефан Карнер, директор Института по исследованию последствий войны им. Людвига Больцмана и сопредседатель Совместной российско-австрийской комиссии историков.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...— Насколько эффективной была немецкая экономика во время Второй мировой войны?
— Если мы говорим об экономическом потенциале Германии во время Второй мировой войны, то стоит говорить о Германии плюс о присоединенной в ходе аншлюса Австрии, а также аннексированных территориях Судет и протектората Богемии и Моравии — то есть современной Чехии. Так вот, что требовалось тогда для войны помимо денег и людских ресурсов? Прежде всего требовались сталь и энергоносители. Производство стали в Германии и Австрии составляло 20 миллионов тонн в год. Союзники же — СССР и Запад — производили 200 миллионов тонн стали в год. Уже одна эта цифра показывает десятикратное превосходство союзников над Германией. Разумеется, Гитлер и немецкое руководство понимали это и пытались компенсировать недостаточные объемы производства стали, электроэнергии, делая ставку на технологическое превосходство. В первую очередь речь шла о превосходстве в сфере военной техники. Германия пыталась создать ядерный реактор и произвести ядерную бомбу. Второе направление исследований — суперсовременные самолеты. Третье — подводные лодки, отличавшиеся особой скрытностью. Наконец, производились ракеты A-4, благодаря пропаганде ставшие известными как «Фау-2» (нем. V-2 — Vergeltungswaffe-2, «оружие возмездия». — «Эксперт»). Кроме того, с точки зрения военно-стратегического планирования недостаток ресурсов должен был компенсироваться успешными молниеносными операциями, блицкригом. То есть предполагалось захватывать регионы как можно быстрее, чтобы не дать противнику шансов воспользоваться преимуществом производительности своей экономики. В ходе блицкрига была покорена Франция, «большим блицкригом» предполагалось захватить Советский Союз, Великобританию планировалось поставить на колени бомбовой войной. То есть предполагалось, что скорость операции не даст противнику возможности развернуть полномасштабное военное производство.
— Однако те направления военно-технического развития, на которые вы указали: производство реактивных самолетов, ракет, атомной бомбы и так далее — были особенно зависимы от редких ресурсов, например от урана для бомбы. Кроме того, эти проекты были очень дороги. Например, часто встречается утверждение, что одна «Фау-2» стоила дороже, чем средний англо-американский бомбардировщик, при несравнимом уроне, который они наносили противнику. Не была ли попытка развить сразу несколько потенциально перспективных, но дорогих направлений ошибкой?
— Я хотел бы уточнить: «Фау-2» стоила не так дорого, всего около 120 тысяч рейхсмарок, это лишь четверть истребителя. Но в целом вы правы: эффективность этой ракеты по сравнению с западными бомбардировщиками была невелика, в том числе из-за того, что у ракет не было эффективных систем наведения. Однако что касается психологического эффекта, то он был огромен. Существует масса свидетельств из Великобритании, показывающих, что в результате применения ракет население впадало в панику. В то же время, конечно, факт остается фактом: британским и американским ВВС с помощью относительно примитивных технических средств удалось выбомбить немецкую промышленность и немецкий жилой фонд из войны. Можно сказать, что Германию забили молотком — в то время как высокотехнологичные зенитные ракеты «Вассерфалль» так и не были по-настоящему использованы. Ничего в итоге не вышло и из проекта создания атомной бомбы: собственно, Альберту Шпееру стало ясно, что атомная бомба не будет создана, когда Вернер Гейзенберг сказал, что для исследований ему не нужно особо много денег.
Однако я сейчас говорю о концепции. Концепция предполагала создание передового оружия. Это оружие во многом не было создано — в том числе поэтому война была проиграна и в военно-технологическом аспекте. Провалился и блицкриг против Советского Союза. Таким образом, обе нацистские концепции ведения войны в итоге не были реализованы. Но есть еще один аспект проблемы. Экономика любой воюющей страны — это в значительной степени плановая экономика. И это даже не вопрос структуры собственности. Это вопрос централизации и организации. Такие планы были у нацистов — четырехлетние планы. Были они и в СССР — пятилетние планы начиная с 1928 года. Таким образом, с обеих сторон мы наблюдаем модели плановой экономики. Встает вопрос: насколько гибкими они были? Были ли внутри плановой нацистской экономики возможности гибкой реакции на экономические вызовы войны?
— Это как раз вопрос, который я хотел задать. Нацистская экономика, несмотря на свою плановость, оставалась капиталистической экономикой с частной собственностью на крупнейшие военные предприятия. В этом смысле она стояла куда ближе к экономике западных союзников, нежели к экономике Советского Союза. Можем ли мы с этой точки зрения вообще говорить о системном превосходстве экономики СССР и его западных союзников над экономикой Германии?
— Да, я согласен, что немецкая система была ближе к западной, нежели к советской. В ходе войны в Германии была достигнута очень высокая степень планирования экономики. Однако несмотря на это немецкая экономика сохранила очень важную вещь — самостоятельность и ответственность предпринимателей. Советская система не знала принципа самостоятельности предпринимателя — по крайней мере, на практике. Разумеется, на заводе могут висеть любые плакаты и лозунги, но самостоятельности предпринимательства это не прибавляет. А между тем самостоятельно действующий предприниматель реагирует на текущие вызовы быстрее и точнее. Эта самостоятельность распространяется по всей системе от владельца предприятия до низового работника. Наемный работник, даже несмотря на свой наемный статус, тоже несет эту ответственность. Разумеется, на практике это работает не в ста процентах случаев, но в большинстве ситуаций. Даже когда в Германии задействовали рабочих, принудительно привезенных в страну, многие из них начинали включаться в эту систему распределения ответственности. И это не были коллаборационисты, это были обычные рабочие, которые просто начинали работать на новом заводе. Так вот, теперь самое главное: в начале войны в Германии еще был дефицит этой ответственности предпринимателей. В 1940–1941 годах предпринимались активные попытки централизованного ручного управления экономикой. Даже не через четырехлетние планы, а напрямую от ОКВ, центрального командования вермахта, а также через рейхсминистерство вооружений и боеприпасов. Эти организации пытались командовать предприятиями напрямую. И эта система совершенно не работала. К 1941 году в Германии наступил производственный хаос. Высочайший уровень централизации и госуправления просто полностью задавил всякую инициативу.
— То есть вдобавок к дефициту ресурсов Германия получила еще и производственный хаос.
— Именно. Постоянно менялись планы, заказы, распоряжения. Производство на предприятиях постоянно останавливалось, производственные процессы менялись, станки перенастраивались. А если владелец компании должен каждые два месяца менять производство, то большую часть времени его завод не работает, а стоит. Это приводило к гигантским убыткам. Заводы теряли конкурентоспособность. Ситуация начала меняться лишь с 1942 года, когда Альберт Шпеер, занявший место министра вооружений и боеприпасов после Фрица Тодта, провел полное реформирование этой системы. Вместо вертикальной иерархии Шпеер создал горизонтальные рабочие группы. До него система выглядела так: приказ шел от министра через замминистра, инспектора вооружений и так далее до руководителя предприятия. Шпеер ввел новую систему: непосредственно министру подчинялись комиссии, занимавшиеся тем или иным аспектом производства — так называемые производственные кольца. В одно «кольцо» объединялись все компании страны, участвовавшие в производстве, скажем, подводных лодок. При этом было все равно, где располагались эти компании: в Берлине или в Гамбурге. Эти компании создавали комиссии, и комиссии решали, как именно они производят подводные лодки. Двадцать руководителей предприятий обсуждали это между собой, в рамках горизонтальной иерархии.
— И это дало результат?
— Это дало потрясающий результат. Производственный хаос, когда никто не знал, что именно нужно производить и как производить, мгновенно закончился. Руководители компаний смогли очень быстро договориться друг с другом. Ты производишь фюзеляж, я произвожу шасси, третья компания производит это, четвертая производит то. Вместо того чтобы получать производственные указания из центра, владельцы компаний сами решали, что именно они смогут произвести с минимумом издержек. Разумеется, руководители предприятий лучше знали, что именно их заводы могут производить лучше всего. В итоге к 1944 году был достигнут максимальный уровень военного производства по всем отраслям: самолетам, танкам, подводным лодкам, боеприпасам. И это несмотря на то, что бомбардировки Германии достигли своего пика в том же году.
— Можно ли сказать, что если бы Альберт Шпеер стал министром вооружений и боеприпасов не в 1942 году, а раньше, то Германия имела бы больше шансов на успех в ключевых сражениях — например, в битве под Москвой?
Фото: ИТАР-ТАСС
— Это спекуляция. Я не уверен, что в 1941 году и сам Шпеер понимал необходимость горизонтальной иерархии. Он понял это, лишь когда возникли серьезные проблемы с производственным хаосом из-за вертикализации производства. Я несколько раз говорил со Шпеером на эту тему, и у меня сложилось впечатление, что он был очень креативным человеком, подходившим к решению проблем весьма неортодоксально. Например, в 1943 году союзники подвергли бомбардировке центральный узел производства подводных лодок. В ответ на это Шпеер ввел принцип секционного производства. Это означает, что производство подводной лодки разделяется на сто, двести этапов, и все этапы распределяются между компаниями по всей стране — опять-таки через комиссии и «кольца». Представьте себе, что есть какая-то компания, которая раньше производила небольшие моторы для гражданского сектора. И вот она теперь получает еще дополнительный заказ — производить моторы для вентиляционной системы подлодок. И таких заказов по стране распределяется больше сотни. И что теперь делать союзникам? Они не знают, где какая часть подлодки производится. Они вынуждены разбомбить двести разных заводов по всей стране.
— То есть создается производственная сеть, которую очень сложно подавить.
— Да, и это было сделано впервые в мире. Это изобретение Шпеера. Шпеер имел чутье на все новое. Он принципиально не хотел брать к себе людей старой закалки, потому что они несли бы с собой старые предрассудки. Он вытащил очень креативного человека, Отто Меркера, который до этого работал в компании Magirus-Deutz, которая производила пожарные машины. Именно этот человек стал ответственным за производство подводных лодок. Он до этого не знал, как выглядит подводная лодка. Но он понимал, что структуру производства нужно менять. И именно при нем удалось добиться того, что производство подлодок классов XXI и XXIII шло огромными сериями и больше не страдало от остановок, вызванных бомбежками. Эти подлодки были небольшими, но у них были электромоторы, они могли глубоко погружаться и подкрадываться к кораблям союзников. Конечно, союзники могли засечь их с помощью радаров, но они не были так уязвимы, как подлодки класса VII.
— Это все прекрасные примеры, однако параллельно в Германии наблюдалось и бессмысленное расходование ресурсов. Можно вспомнить хотя бы граничащий с анекдотом случай: вплоть до 1944 года печатались тысячи немецко-персидских разговорников, потому что командование забыло отменить заказ 1941 года. Насколько масштабным было такое разбазаривание ресурсов по сравнению с СССР или его западными союзниками?
— Оно было небольшим. Очень небольшим. Разумеется, пропаганда любила такие примеры. И они, конечно, существовали, но были совершенно единичными. Я могу привести и другие примеры компаний и менеджеров в Третьем рейхе, которые разбазаривали ресурсы. В первую очередь это завод по производству моторов — Flugmotorenwerke Ostmark. Компания с производственными площадями в Брно, Мариборе, Винер-Нойдорфе. Только на заводе в Винер-Нойдорфе работало десять тысяч человек. Сначала эта компания должна была производить моторы Daimler-Benz 603/605. Но очень скоро перед ней поставили задачу разработать собственный мотор, и в 1940 году они начали работать над этой задачей. Так вот, вплоть до конца войны они не произвели ни одного мотора! Десять тысяч человек! Дело руководителя компании несколько раз чуть не доходило до трибунала, но он каждый раз оправдывался тем, что ему приходилось очень много заниматься восстановлением производства.
— Ему, несомненно, нужно было дать после войны советский орден. Однако, даже если отвлечься от таких экстремальных примеров, можно вспомнить, что немецкая экономика почти вплоть до конца войны не использовала все имеющиеся трудовые ресурсы. Например, сотни тысяч молодых женщин не были задействованы в производстве, оставаясь дома. Можно ли в этом плане говорить о большей способности советской экономики к мобилизации?
— Мне трудно сравнивать две тоталитарные системы по параметру большего или меньшего тоталитарного охвата населения. Обе системы — когда хотели — могли добраться до любого человека. Обе системы имели огромный репрессивный аппарат. Что касается женщин в нацистской Германии, то это был вопрос идеологии. Когда стало нужно, женщин поставили к станку. Но до некоторого момента идеология была сильнее реальной необходимости военной экономики, и поэтому нацисты использовали вспомогательные конструкции. Например, женщины должны были работать не на предприятии, а на дому. Они устраивались на работу на завод, но работу выполняли дома. Или, например, женщины не имели права носить звание «бауэр», то есть руководить фермерским хозяйством. Но когда к 1943 году в Германии стало не хватать мужчин-фермеров, женщинам разрешили становиться независимыми фермерами — только с условием, что они будут фермерами лишь до конца войны и не дольше. Это все были идеологические ограничения. Однако обе системы, когда это было им нужно, могли рекрутировать необходимое количество рабочих рук, грубо нарушая при этом права человека и международные договоренности. Меня в связи с этим очень сильно интересует вопрос, как СССР удалось вернуть себе симпатии людей на западных территориях страны. По немецким планам оккупированные советские территории нужно было разграбить. И когда немецкие власти стали проводить на западных территориях свою политику, стали угонять людей на работы в Германию, то часть населения, которая вначале отрицательно относилась к СССР, отвернулась от немцев и выбрала СССР. У этих людей было только два варианта выбора, и они в итоге выбрали СССР. Именно поэтому в 1944 году, когда советские войска вернули себе эти регионы, большая часть населения приняла этот факт.
— Если вернуться к теме блицкригов как основы военно-политической концепции Третьего рейха по захвату ресурсов, то можно ли сказать, что уже к 1941–1942 годам количество занятых территорий достигло такого уровня, что стоимость их удержания превысила выгоды от их контроля?
— Таких подсчетов не существует. Однако очевидно, что оккупированная территория превысила размеры, позволяющие осуществлять устойчивое управление. Стабильное экономическое управление такой территорией было уже невозможно. Вы не можете управлять регионом от Москвы до Атлантики, особенно если ваши границы постоянно меняются вслед за линией фронта. В этом плане роль Восточного фронта была решающей. Благодаря материальной помощи американцев и вкладу советских граждан на Восточном фронте удалось переломить ход войны. Фронт стал постоянно сдвигаться на запад. Нацистская пропаганда говорила о «спрямлении» фронта, но на самом деле речь шла об отступлении — в том числе из экономически важных регионов.
— Можно ли говорить о войне, которую вели нацисты, как о подобии финансовой пирамиды? Чтобы поддержать свое существование, нацистской Германии приходилось захватывать все новые территории, чтобы выкачать из них ресурсы и рабочую силу, а для удержания этих территорий нужны были дальнейшие захваты — и так до тех пор, пока пирамида не рухнет.
— Да, некоторое сходство наблюдается. Главное, что для контроля и захвата территорий нужны были все новые люди, а их у Германии как раз не было, потому что в рамках нацистской идеологии на большую часть жителей покоренных территорий нельзя было положиться. Здесь у нацистов была большая проблема. Захваченная территория в итоге оказалась слишком большой, проблемы ее контроля тоже слишком большими. Начиная с 1943 года к Восточному фронту прибавилась стратегическая бомбовая война западных союзников. Настоящая стратегическая война, с первичными, вторичными, третичными целями. Уничтожение заводов, жилых массивов, дорожной инфраструктуры. Вместе эти два фактора решили все.
— Был ли у Германии шанс остановиться в определенных границах, которые еще можно было контролировать? Ограничиться пространством рейха, а также худо-бедно интегрируемых протекторатов, марионеточных государств вроде Словакии? Или эта система была обречена на расширение и связанный с ним крах?
— Этим вопросом занимались многие исследователи. Было ли постоянное расширение неотъемлемым свойством нацистской системы? Я полагаю, что да. Единственный шанс этой системы на выживание заключался в ее постоянном расширении. С самого начала она была нацелена на экспансию. Возьмите хотя бы финансирование немецкой военной промышленности. Даже до начала мировой войны оно было построено на безудержных кредитах, на всевозможных финансовых трюках, на ничем не подкрепленных финансовых схемах. Но когда-то по всем эти счетам нужно было платить. И если вначале эти схемы покрывались ростом экономики — потому что некоторый рост был, в стране строились дороги, мосты, дома, — то в определенный момент министр финансов Ялмар Шахт, рассматривая проект бюджета, сказал: «Я не смогу оплачивать госдолг». И тогда Гитлер ответил: «Мы оплатим его за счет оккупированных стран». Первой пала Австрия — в марте 1938 года. Спустя полгода, в сентябре, настала очередь Судет. Когда не хватило этого, в 1939 году была оккупирована Чехия. А когда и этого оказалось мало, потребовалось вторгнуться в Польшу. И так началась мировая война. Остальное мы знаем.
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/interview_ekonomika_finansovuh_trukov/
katehonВойна в воздухе
katehonЕще один урок великой войны
Известно, что буквально сразу после нападения немцев Сталин недоуменно сказал в узком кругу: «На что они рассчитывают?» Ведь Германия была не готова к войне с СССР в 1941 году. Да, обученная и обстрелянная армия, высокий боевой дух, но явная нехватка ресурсов, в том числе военной техники (что и привело к коллапсу под Москвой). А ведь большие войны ХХ века — это войны экономик, в отличие от войн Средневековья, которые суть войны дружин, и войн XXI века, которые суть войны технологий. После победы под Москвой во всех мировых стратегических центрах уже понимали, что Германия войну проиграет, хотя оставалось еще долгих и кровавых три года. Да, имело место тактическое превосходство, но большие войны не выигрываются тактикой. Блицкриг убедительно выглядит на штабных картах, но история, которую Гитлер знал хорошо, не давала никаких оснований считать, что Россия не соберет новые войска взамен разбитых или что русские солдаты не будут стоять насмерть. А ведь Гитлер не был недоумком, он обладал несомненным стратегическим талантом, да вначале все и шло почти по его замыслам. Так на что же он рассчитывал и в чем просчитался?ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...А рассчитывал он на свое достаточно точное представление о сущности современных войн и их отличии от войн минувших эпох. Древние войны были племенными, и поскольку верность человека своему племени проистекала непосредственно из биологии, то велись они до последнего воина. Поэтому, кстати, не удается победить Афганистан и Чечню, только договориться с ними — это племена, а не государства современного типа (ничего плохого и обидного в этом нет). А нынешние большие войны — это войны государств. Государство же населено нацией, а не племенем, и, даже если оно моноэтническое, лояльность людей там принадлежит государству, а не нации. Попросту говоря, рухнет государство — рухнет все. И война с государством по сравнению с войной с племенем — то же, что сражение с медведем по сравнению со схваткой с гигантской амебой, если бы таковая существовала. Ее победить было бы очень трудно, потому что отсечение даже многих кусков некритично, а медведя не обязательно рубить в капусту — достаточно поразить в голову.
В этом и состоял замысел Гитлера: сокрушить не столько вооруженные силы СССР, сколько государственную машину. Если это будет достигнуто, то неважно, что останется столько-то миллионов человек под ружьем и столько-то тысяч танков с топливом и боезапасом — они превратятся в курицу с отрубленной головой: бегать кругами она может долго, но на осмысленные действия не способна. Такова, кстати, была в реальности судьба большинства окруженных в кампанию 1941 года советских группировок. Вообще вся эта кампания была в большой степени направлена на то, чтобы государственная машина СССР — а это не только сама власть, но сложная структура из власти и народа — развалилась. И ситуация летом на фронтах, особенно во второй половине октября в Москве, показывает, что до этого было недалеко.
Если рассуждать абстрактно, этот замысел был вполне правильным, тем более что Франция за год до этого была сокрушена именно так, а не путем физического уничтожения миллионов людей. Гитлер просто недооценил крепкость советской государственной машины. Притом логика его вполне понятна: революционные эксперименты и чудовищное напряжение индустриализации и коллективизации, не говоря о репрессиях, были, мягко говоря, не консенсусными — значит, социальная база власти слаба. Антирусская космополитическая идеология ослабила и национальную базу. То есть власть стоит на песке. Но оказалось, что и национальное русское не умерло, и новое ощущение советской общности у многих появилось вполне реально, и элита крепка, и обиды забываются перед лицом врага. А ведь Гитлер писал в своем дневнике, что большую нацию с по-настоящему крепкой государственной машиной, способной к жесткому сопротивлению, победить нереально. Так что это был просчет в оценке конкретной ситуации при правильной исходной посылке.
В чем тут урок для нас сегодняшних? А в том, что в сегодняшнем мире в еще большей степени, чем тогда, для победы вовсе не надо перемалывать миллионные армии. Представьте себе, что Грузия вторгается в Абхазию или Южную Осетию с одобрения американцев, которые обещают военную помощь (реально ли это практически — вопрос ситуационный). Американцам не будет нужды десантировать в Сочи морскую пехоту. Достаточно будет нейтрализовать нашу авиацию с баз в Турции и с авианосцев 6-го флота, дистанционно подавить наши части у границы крылатыми ракетами, ослепить наши спутники (которых, впрочем, нет) и заглушить радиосвязь. Я ни за что не поверю в то, что наши руководители отдадут приказ о ядерной атаке США — для решения о самоубийстве ради смерти врага надо обладать очень специфическими качествами, которых я у них не вижу. Да и ни один американский солдат не перейдет границу России, в чем американские лидеры будут настойчиво (и вполне правдиво) заверять наших. Но власть наша и само государство как общность при этом рассыплется, как карточный домик. Потому что ни одного элемента крепкости государственной машины, которые недооценил в 1941 году Гитлер, у нас сейчас нет.А все почему-то считают, что главная опасность для нас — падение цен на нефть.
Автор: Михаил ЮРЬЕВ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/eshce_odin__yrok_velikojvojnx/
- 7 комментариев
katehonРоссия не побеждена
katehonВойна на земле
katehonСвященная война советского народа
Почему мы победили? Развернутые ответы на этот вопрос безразмерны, как и ответы на вопрос, почему мы не могли не победить. Не мы первые, не мы последние. Кстати, элементарная добросовестность побуждает нас отослать нашего читателя к предыдущему (на момент выхода нашего номера) выпуску журнала «Эксперт», поместившему на эту тему необычно толковую серию материалов. Пытаясь объять необъятное, ограничимся тезисами.1. Германия не могла выиграть войну на два фронта ни при каких обстоятельствах. Ни Германия, ни ее союзники не обладали ресурсами — и человеческими, и материальными, — сколько-нибудь сопоставимыми с ресурсами ее противников, не только всех вместе, но и каждого по отдельности.
2. Почему Гитлер, безусловно обладавший стратегическим мыш лением и безусловно считавший войну на два фронта немецким кошмаром, сам, вроде как самостоятельно, на это пошел, напав на СССР? Как писал генерал Блюментрит, «приняв это роковое решение, Германия проиграла войну». Есть все основания полагать, что это решение диктовалось обстоятельствами непреодолимой силы. Директива «Барбаросса» была импровизацией, вынужденным ходом и отсюда — заведомой авантюрой.
3. Западные державы последовательно и неуклонно толкали Гитлера к столкновению с СССР, сдав ему Чехословакию (мощнейший промышленный ресурс довоенной Европы) и подставив Польшу. Без сдачи Польши фронтальное столкновение Германии и России было технически невозможно — за отсутствием общей границы.
4. Все действия Сталина, при всех тактических ошибках и просчетах, были абсолютно рациональной подготовкой к глобальному столкновению с Германией. Начиная от попыток создать систему коллективной безопасности в Европе и защитить Чехословакию и кончая пресловутым пактом Риббентропа — Молотова. Кстати, что бы ни говорили «критики» этого пакта, элементарный неангажированный взгляд на карту со знанием обстоятельств первых месяцев войны достаточен, чтобы понять, к каким последствиям могли привести эти обстоятельства, если бы военные операции Германии начались со «старой» границы.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...5. События 1939—1940 годов ясно свидетельствуют о подготовке Гитлера в координации с Японией масштабной операции против британских позиций в Центральной Азии и Индии. Это была вполне рациональная попытка избежать «ресурсного проклятия» и в дальнейшем — войны на два фронта. «Британская нефть на Ближнем Востоке — более ценный приз, чем российская нефть на Каспии» — это адмирал Редер, сентябрь 1940 года. (Тем более обстоятельства и известные исторические документы показывают, что Гитлер не ставил своей целью полный разгром и уничтожение Британии. А в первую очередь — военное поражение и принуждение к союзу.) Вне этого контекста никак нельзя объяснить ни масштабные планы на продвижение Роммеля на Ближнем Востоке, ни немецкую военно-политическую активность в Персии и Индии, ни фактическое принуждение Японии к подписанию Договора о ненападении с СССР. Что лишило Германию единственного шанса на успех в затяжном противостоянии с СССР.
6. В случае удачи этой операции обеспечивалась как минимум «нейтрализация» Британской империи и одновременно окружение СССР с юга соединенными силами Японии и Германии. Последующий за этим удар по СССР в «мягкое подбрюшье» лишал его стратегической глубины обороны, которая была и оставалась нашим основным материальным преимуществом.
7. Есть основания полагать, что Сталин понимал эту, по сути, единственно рациональную логику Гитлера и в своем планировании исходил именно из этого. Именно на этом основании он скептически относился к аналитической и разведывательной информации о подготовке Гитлером скорого нападения на СССР, расценивая это как целенаправленную британскую дезинформацию.
8. Англичанам, оказавшимся в этой ситуации на грани катастрофы, не оставалось никакого другого выхода, кроме как втянуть как можно быстрее СССР в войну с Германией. Британии оказалось гораздо легче убедить Гитлера в потенциальной угрозе удара со стороны Сталина в тот момент, когда немцы глубоко втянутся в операцию на Ближнем Востоке, чем убедить Сталина в скорой угрозе со стороны Гитлера. Это было тем более несложно, поскольку в большой степени соответствовало и здравому смыслу, и реальности. А также широким возможностям британской агентуры в высших эшелонах Третьего рейха.
9. Единственным шансом избежать затяжной войны на два фронта, войны на истощение ресурсов стал блицкриг. Расчет на возможности самой эффективной в мире военной машины, расчет не столько на полный военный разгром СССР, сколько на развал советского государства, которое, как известно, не развалилось. После срыва блицкрига никакой внятной стратегии Германия уже сформировать не смогла.
10. Неожиданное, с точки зрения планов Сталина, нападение Гитлера на СССР, по сути, спасло Британию от поражения. Оно же лишило Сталина шансов стать абсолютным победителем во Второй мировой войне. В настоящем смысле у Второй мировой войны был единственный победитель. И это, конечно, не Британия, многое сделавшая для этого, но потерявшая в итоге свою империю. Единоличным победителем стали Соединенные Штаты, превратившие антигитлеровскую коалицию в огромный рынок для своей промышленности и своих займов. В итоге войны Соединенные Штаты сосредоточили у себя такую долю мирового богатства, которую история человечества не знала никогда. Что, собственно, для американцев и есть самое важное. В итоге войны Советский Союз оказался лицом к лицу с единым фронтом всех развитых стран мира. Как заметил генерал Билл Одом, бывший начальник АНБ США, «в этих условиях Запад должен был бы играть предельно бездарно, чтобы дать Советам хоть какой-либо шанс победить в холодной войне». Он и не дал. Это все прелюдия, контекст. Советский Союз, как известно, добился и военного перелома, и огромного военно-технического превосходства в ходе войны. Кстати, интересно, что Германия, поставившая на молниеносные победы, вообще первоначально отказывалась от военной мобилизации своей экономики. В том же 1941-м военное производство в Германии возросло на 1% — меньше, чем производство предметов потребления. К тотальной мобилизации, в том числе и к экономической, немцы перешли тогда, когда было уже поздно — когда союзная авиация просто вбомбила германскую индустрию в землю. Но главный переломный момент войны — это 1941-й с июля по декабрь. Советская армия и советская экономика понесли такие потери, при которых любая из остальных воюющих стран считала бы себя разгромленной. СССР не только отказался считать себя разгромленным — он не рассыпался и не пошел по швам. Война между государствами превратилась в народную войну, в которой поражение равносильно полному истреблению народа. В Гитлере воплотился враг рода человеческого. И эту священную войну организовал и возглавил сталинский режим. Смог возглавить и смог организовать. Еще ранее именно этот режим совершил исторически беспрецедентное чудо, подготовив материальные предпосылки для такой войны. 4 февраля 1931 года Сталин произнес речь: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Эти десять лет советская экономика росла самыми высокими темпами, какие знала история. Какой ценой и какими средствами это было достигнуто, чрезвычайно важно. Цена эта — массированная экспроприация материальных ресурсов и массированное использование подневольного труда. И когда речь идет о нашей военной победе и в контексте бравурных реляций о выдающихся успехах советской экономики, вопрос цены имеет ключевое значение. И не для того, чтобы осудить и заклеймить, а для того, чтобы понять. В том числе и каким образом работает или не работает система, способная платить любую цену за результат. И ответить на вопрос: почему тогда страна не развалилась, а в 1991-м рухнула от легкого дуновения? И что с этим делать дальше?
фото: Аркадий ШАЙХЕТ/FOTOSOYUZ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/svyashcennaya_vojna_sovetskogo_naroda/
- 31 комментарий
katehonКурская битва
katehonСтихотворение Солдата
Найдено на убитом, в кармане шинели
В архиве моих покойных родителей я нашел это стихотворение, переписанное от руки мамой. Я уверен в его подлинности хотя бы потому, что мой отец воевал в буквальном смысле слова с первого до последнего дня войны.
Лев БРУНИ
ИТАР-ТАСС .
Послушай, Бог... Еще ни разу в жизни
С Тобой не говорил я... но сегодня
Мне хочется приветствовать Тебя.
Ты знаешь... с детских лет мне говорили,
Что нет Тебя... и я, дурак, поверил...
Твоих я никогда не созерцал творений.
И вот сегодня ночью я смотрел
Из кратера, что выбила граната,
На небо звездное, что было надо мной;
Я понял вдруг, любуяся мерцаньем,
Каким жестоким может быть обман.
Не знаю, Боже, дашь ли Ты мне руку,
Но я Тебе скажу, и Ты меня поймешь...
Не странно ли, что средь ужаснейшего ада
Мне вдруг открылся свет, и я узнал Тебя..
А кроме этого, мне нечего сказать.
Вот только... что я рад, что я Тебя узнал.
На полночь мы назначены в атаку,
Но мне не страшно: Ты на нас глядишь!
Сигнал! Ну что ж, я должен отправляться...
Мне было хорошо с Тобой... Еще хочу сказать,
Что, как Ты знаешь, битва будет злая.
И, может, ночью же к тебе я постучусь.
И вот, хоть до сих пор я не был Твоим другом,
Позволишь ли Ты мне войти, когда приду?
Но, кажется, я плачу. Боже мой, Ты видишь,
Со мной случилось то, что ныне я прозрел...
Прощай, мой Бог... иду и вряд ли уж вернусь.
Как странно, но теперь я смерти не боюсь.Александр ЗАЦЕПА, 1944
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/stihotvorenie_soldata/
- 2 комментария
katehonО смысле нашей Победы
katehonАдольф Гитлер
- 2 комментария
katehonВеликая экономика великой войны
Несмотря на страшные потери, хозяйственная система СССР сумела обеспечить Победу
Прямой ущерб, нанесенный Великой Отечественной войной экономике СССР, равнялся почти трети всего национального богатства страны, тем не менее народное хозяйство выстояло. И не только выстояло. В предвоенные и особенно в военные годы были приняты определяющие экономические решения, выработаны и внедрены новаторские (во многом беспрецедентные) подходы к реализации поставленных целей и насущных производственных задач. Именно они сформировали основу послевоенного экономического и инновационного прорыва.
С момента своего основания Советский Союз всячески стремился стать самодостаточной, экономически независимой страной. Только такой подход, с одной стороны, способствовал проведению государством самостоятельной внешней и внутренней политики и позволял вести переговоры с любыми партнерами и по любым вопросам на равных, а с другой — укреплял обороноспособность, повышал материальный и культурный уровень населения. Определяющую роль в достижении данных целей играла индустриализация. Именно на нее были направлены основные усилия, тратились силы и ресурсы. При этом удалось добиться значительных результатов. Так, если в 1928 году на производство средств производства (промышленность группы «А») в СССР приходилось 39,5% валовой продукции всей промышленности, то в 1940 году этот показатель достигал уже 61,2%.ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...Сделали все, что смогли
С 1925 по 1938 год был создан целый ряд передовых отраслей экономики, выпускавших технически сложную продукцию (в том числе оборонного значения). Получали дальнейшее развитие (реконструировались и расширялись) и старые предприятия. Менялась их изношенная и устаревшая материально-техническая база производства. При этом не просто на место одних станков устанавливались другие. Внедрять старались все самое современное и инновационное на тот момент (конвейеры, поточные линии с минимальным количеством ручных операций), повышали энерговооруженность производств. Например, на сталинградском заводе «Баррикады» впервые в СССР была пущена конвейерная система и первая в мире автоматическая линия из агрегатных станков и полуавтоматов.
С целью промышленного освоения восточных районов страны и союзных республик эти предприятия тиражировались — дублирующее оборудование и часть работников (в основном инженерно-технического звена) привлекалась для организации и налаживания производств на новом месте. На отдельных гражданских предприятиях создавались резервные мощности для выпуска военной продукции. На этих специализированных участках и в цехах в предвоенные годы отрабатывалась технология и осваивался выпуск военной продукции.
В годы первых пятилеток, и особенно предвоенной, были разведаны и начали промышленно осваиваться гигантские месторождения полезных ископаемых, которыми располагала страна. При этом ресурсы не только широко использовались в производстве, но и накапливались.
Благодаря использованию плановой системы хозяйствования удалось, во-первых, наиболее оптимально с точки зрения различных затрат, а во-вторых, наиболее выгодно с точки зрения достижения результатов не только разместить значимые производственные мощности, но и создать целые промышленные районы. В 1938—1940 гг. в Госплане СССР составлялись обзоры о выполнении планов по экономическим районам, о ликвидации нерациональных и чрезмерно дальних перевозок, разрабатывались и анализировались районные балансы (топливно-энергетический, материальные, производственных мощностей, транспортный), составлялись планы по кооперированию поставок в территориальном разрезе, изучались крупные районно-комплексные схемы.
Ставя перед собой задачи превращения страны в передовую, промышленно развитую державу, руководство государства ускоренными темпами осуществляло переход к преимущественно урбанизированному укладу жизни (не только в крупных городах, но и в сельской местности, учитывая, что более 65% населения проживало именно там) с созданием современной системы социальной инфраструктуры (образование, подготовка кадров, здравоохранение, радиофикация, телефонизация и т. п.), соответствующей требованиям индустриально организованного труда.
Все это позволило СССР обеспечить в предвоенные годы высокие темпы экономического развития.
В 1940 году по сравнению с 1913-м валовая продукция промышленности увеличивалась в 12 раз, производство электроэнергии — в 24, добыча нефти — в 3, добыча чугуна — в 3,5, стали — в 4,3 раза, выпуск станков всех видов — в 35 раз, в том числе металлорежущих — в 32 раза.
Автомобильный парк страны к июню 1941 года вырос до 1 млн 100 тыс. машин.
В 1940 году колхозами и совхозами государству было сдано 36,4 млн тонн зерна, что позволило не только полностью обеспечить внутренние потребности страны, но и создать резервы. При этом значительно расширилось производство зерна на востоке страны (Урал, Сибирь, Дальний Восток) и в Казахстане.
Усиленно росла оборонная промышленность. Темпы роста военного производства в годы второй пятилетки составили 286% по сравнению со 120% роста промышленного производства в целом. Среднегодовой темп роста оборонной промышленности за 1938—1940 гг. составил 141,5% вместо 127,3%, предусмотренных третьим пятилетним планом.
В итоге к началу войны Советский Союз превратился в страну, способную производить любой вид промышленной продукции, доступной в то время человечеству.
Восточный промышленный район
Создание восточного промышленного района было обусловлено несколькими задачами.Во-первых, обрабатывающие и высокотехнологичные производства стремились максимально приблизить к источникам сырья и энергии. Во-вторых, за счет комплексного освоения новых географических районов страны формировались центры индустриального развития и базы для дальнейшего движения на восток. В-третьих, здесь строились предприятия-дублеры, а также формировался потенциал для возможного размещения эвакуируемых мощностей с территории, которая могла стать театром военных действий или подвергнуться оккупации вражескими войсками. При этом учитывалось и максимальное вынесение хозяйственных объектов за пределы радиуса действия бомбардировочной авиации потенциального противника.
В третьей пятилетке в восточных районах СССР строилось 97 предприятий, в том числе 38 машиностроительных. В 1938—1941 гг. Восточная Сибирь получала 3,5% союзных капиталовложений, Западная Сибирь — 4%, Дальний Восток — 7,6%. Урал и Западная Сибирь заняли первое место в СССР по производству алюминия, магния, меди, никеля, цинка; Дальний Восток, Восточная Сибирь – по производству редких металлов.
В 1936 году только Урало-Кузнецкий комплекс давал около 1/3 выплавки чугуна, стали и производства проката, 1/4 добычи железной руды, почти 1/3 добычи угля и около 10% продукции машиностроения.
На территории наиболее заселенной и хозяйственно освоенной части Сибири к июню 1941 года насчитывалось более 3100 крупных промышленных предприятий, а уральская энергосистема превратилась в самую мощную в стране.
В дополнение к двум железнодорожным выходам из Центра на Урал и в Сибирь были проложены более короткие линии через Казань — Свердловск и через Оренбург — Орск. Построен новый выход с Урала на Транссибирскую магистраль: от Свердловска на Курган и в Казахстан через Троицк и Орск.
Размещение предприятий-дублеров на востоке страны в третьей пятилетке, ввод части из них в действие, создание строительных заделов по другим, а также формирование энергетической, сырьевой, коммуникационной и социально освоенной базы позволило в начале Великой Отечественной войны не только использовать данные мощности для военного производства, но и развернуть в этих местах и ввести в строй родственные предприятия, перебазированные из западных районов, тем самым расширив и укрепив экономические и военные возможности СССР.
Масштабы экономических потерь
Несмотря на все предпринимаемые меры, создание и развитие других промышленных районов (только в Саратовской и Сталинградской областях насчитывалось свыше тысячи промышленных предприятий), накануне войны Центральный, Северо-Западный и Юго-Западный промышленные районы оставались основой индустрии и сельскохозяйственного производства страны. Например, районы Центра при населении 26,4% по СССР (1939 г.) производили 38,3% валовой продукции Союза.
Именно их в начале войны страна и лишилась.В результате оккупации СССР (1941—1944 гг.) была утрачена территория, на которой проживало 45% населения, добывалось 63% угля, производилось 68% чугуна, 50% стали и 60% алюминия, 38% зерна, 84% сахара и т. д.
В результате боевых действий и оккупации были полностью или частично разрушены 1710 городов и городских поселков (60% их общего числа), свыше 70 тыс. сел и деревень, около 32 тыс. промышленных предприятий (захватчики уничтожили производственные мощности по выплавке 60% довоенного объема стали, 70% добычи угля, 40% добычи нефти и газа и т. д.), 65 тыс. километров железных дорог, 25 млн человек лишились крова.
Колоссальнейший ущерб агрессоры нанесли сельскому хозяйству Советского Союза. Было разорено 100 тыс. колхозов и совхозов, зарезано или угнано в Германию 7 млн лошадей, 17 млн голов крупного рогатого скота, 20 млн свиней, 27 млн голов овец и коз.
Таких потерь не выдержала бы ни одна экономика в мире. За счет чего же нашей все-таки удалось не только выстоять и победить, но и создать предпосылки для последующего небывалого экономического роста?
В годы войны
Война началась не по тому сценарию и не в те сроки, которые ожидались советским военным и гражданским руководством. Экономическая мобилизация и перевод хозяйственной жизни страны на военный лад проводились под ударами врага. В условиях негативного развития оперативной обстановки пришлось осуществлять эвакуацию огромного, беспрецедентного в истории количества техники, оборудования и людей в восточные районы страны и среднеазиатские республики. Только Уральский промышленный район принял около 700 крупных промышленных предприятий.Огромную роль как в успешной эвакуации и скорейшем налаживании выпуска продукции, минимизации трудо- и ресурсозатрат на ее производство, снижении себестоимости, так и в активном восстановительном процессе, начавшемся в 1943 году, сыграл Госплан СССР.
Начнем с того, что заводы и фабрики в чистое поле не вывозились, оборудование в овраги не сваливалось, и люди на произвол судьбы не бросались.
Учет в области промышленности осуществлялся во время войны в форме срочных переписей по оперативным программам. За 1941—1945 гг. было проведено 105 срочных переписей с предоставлением итогов правительству. Так, ЦСУ Госплана СССР проводило перепись промышленных предприятий и зданий, предназначенных для размещения эвакуированных заводов, учреждений и организаций. В восточных районах страны уточнялись расположение имеющихся предприятий относительно железнодорожных станций, водных пристаней, шоссейных дорог, количество подъездных путей, расстояние до ближайшей электростанции, мощность предприятий по производству основной продукции, узкие места, количество работников, объем валовой продукции. Сравнительно подробная характеристика давалась каждому зданию и возможностям использования производственных площадей. Исходя из этих данных давались рекомендации, указания, распоряжения и разверстка по наркоматам, отдельным объектам, местному руководству, назначались ответственные, и все это жестко контролировалось.
В восстановительном процессе был применен поистине новаторский, не использовавшийся до этого ни в одной стране мира, комплексный подход. Госплан перешел на разработку квартальных и особенно месячных планов с учетом быстро меняющейся обстановки на фронтах. При этом восстановление начиналось буквально за спиной действующей армии. Оно происходило вплоть до прифронтовых районов, что не только способствовало ускоренному возрождению экономики и народного хозяйства страны, но и имело огромное значение для максимально быстрого и наименее затратного обеспечения фронта всем необходимым.
Подобные подходы, а именно оптимизация и новаторство, не могли не дать результатов. 1943 год стал переломным в области экономического развития. Об этом красноречиво свидетельствуют данные таблицы 1.
Как видно из таблицы, доходы государственного бюджета страны, несмотря на колоссальные потери, в 1943 году превысили доходы одного из самых успешных в советской довоенной истории 1940 года.
Восстановление предприятий велось темпами, которым иностранцы не перестают удивляться до сих пор.
Характерный пример — Днепровский металлургический завод (г. Днепродзержинск). В августе 1941 года работники завода и наиболее ценное оборудование было эвакуировано. Отступая, немецко-фашистские войска полностью разрушили завод. После освобождения Днепродзержинска в октябре 1943-го начались восстановительные работы, и первая сталь была выдана уже 21 ноября, а первый прокат — 12 декабря 1943 года! К концу 1944 года на заводе работали уже две доменные и пять мартеновских печей, три прокатных стана.
Несмотря на невероятные трудности, в годы войны советскими специалистами были достигнуты значительные успехи в области импортозамещения, технических решений, открытий и новаторских подходов к организации труда.
Так, например, было налажено производство многих раннее ввозившихся медицинских препаратов. Разработан новый способ производства высокооктанового авиабензина. Создана мощная турбинная установка для получения жидкого кислорода. Усовершенствованы и изобретены новые станки-атоматы, получены новые сплавы и полимеры.
При восстановлении «Азовстали» впервые в мировой практике доменная печь без демонтажа была передвинута на место.
Проектные решения по восстановлению разрушенных городов и предприятий с использованием облегченных конструкций и местных материалов предложила Академия архитектуры. Всего просто невозможно перечислить.
Не забывали и про науку. В тяжелейшем 1942 году расходы АН СССР по госбюджетным ассигнованиям составляли 85 млн рублей. В 1943-м академическая докторантура и аспирантура выросли до 997 человек (418 докторантов и 579 аспирантов).
Ученые и конструкторы пришли в цеха.
Вячеслав Парамонов в своей работе «Динамика промышленности РСФСР в 1941—1945 гг.», в частности, пишет: «В июне 1941-го бригады станкостроителей были посланы на предприятия других ведомств, чтобы помочь перевести станочный парк на массовый выпуск новой продукции. Так, экспериментальный научно-исследовательский институт металлорежущих станков конструировал для наиболее трудоемких операций специальное оборудование, например, линию из 15 станков для обработки корпусов танка «КВ». Конструкторы нашли оригинальное решение такой задачи, как производительная обработка особо тяжелых деталей танков. На заводах авиационной промышленности были созданы конструкторские бригады, прикреплявшиеся к тем цехам, в которые передавались разрабатывавшиеся ими чертежи. В результате появилась возможность проведения постоянных технических консультаций, пересмотра и упрощения производственного процесса, сокращения технологических маршрутов движения деталей. В Танкограде (Урал) были созданы специальные научные институты и конструкторские отделы. …Были освоены скоростные методы проектирования: конструктор, технолог, инструментальщик работали не последовательно, как было заведено раньше, а все вместе, параллельно. Работа конструктора заканчивалась лишь с завершением подготовки производства, что позволяло осваивать виды военной продукции в течение одного — трех месяцев вместо года и более в довоенное время».
Финансы и торговля
Свою жизнеспособность в годы войны продемонстрировала кредитно-денежная система. И здесь применялись комплексные подходы. Так, например, долгосрочное строительство обеспечивалось, как сейчас говорят, «длинными деньгами». Эвакуированным и восстанавливающимся предприятиям на льготных условиях предоставлялись ссуды. Пострадавшим во время войны хозяйственным объектам предоставлялись отсрочки по довоенным кредитам. Военные затраты покрывались частично за счет эмиссии. При своевременном финансировании и жестком контроле за исполнительской дисциплиной товарно-денежное обращение практически не давало сбоев.Во время всей войны государство сумело сохранить твердые цены на товары первой необходимости, а также низкие тарифы на коммунальные услуги. При этом заработная плата не замораживалась, а росла. Только за полтора года (апрель 1942-го — октябрь 1943-го) ее прирост составил 27%. При начислении денег применялся дифференцированный подход. Так, например, в мае 1945 года средняя заработная плата металлистов в танковой промышленности была выше, чем в среднем по данной профессии на 25%. Разрыв между отраслями с максимальной и минимальной оплатой труда увеличился в конце войны в три раза, тогда как в предвоенные годы он составлял 85%. Активно использовалась система премирования, в особенности за рационализацию и высокую производительность труда (победу в социалистическом соревновании). Все это способствовало повышению материальной заинтересованности людей в результатах своего труда. Несмотря на карточную систему, которая действовала во всех воюющих странах, денежное обращение играло в СССР важную стимулирующую роль. Работали коммерческие и кооперативные магазины, рестораны, рынки, на которых можно было купить практически все. Вообще же стабильность розничных цен на основные товары в СССР в период войны не имеет прецедента в мировых войнах.
Кроме всего прочего, с целью улучшения продовольственного обеспечения жителей городов и промышленных районов Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 4 ноября 1942 года предприятиям и учреждениям отводились земли для наделения рабочих и служащих участками под индивидуальное огородничество. Участки закреплялись на 5—7 лет, и администрации запрещалось в течение этого срока их перераспределять. Доходы, полученные с этих участков, сельхозналогом не облагались. В 1944 году индивидуальные участки (суммарно 1 млн 600 тыс. га) имели 16,5 млн человек.
Еще один небезынтересный экономический показатель времен войны — внешняя торговля.
В моменты тяжелейших боев и отсутствия в распоряжении основных промышленных и сельскохозяйственных районов наша страна сумела не только активно торговать с зарубежными странами, но и выйти в 1945 году на профицитный внешнеторговый баланс, при этом превзойдя довоенные показатели (таблица 2).
Наиболее значительные внешнеторговые связи в период войны у Советского Союза существовали с Монгольской Народной Республикой, Ираном, Китаем, Австралией, Новой Зеландией, Индией, Цейлоном и некоторыми другими странами. В 1944—1945 годах были заключены торговые соглашения с рядом восточноевропейских государств, Швецией и Финляндией. Но особо крупными и определяющими внешнеэкономические отношения практически на протяжении всей войны у СССР были со странами антигитлеровской коалиции.
В этой связи отдельно следует сказать о так называемом ленд-лизе (действовавшей во время войны системе передачи США своим союзникам взаймы или в аренду техники, боеприпасов, стратегического сырья, продовольствия, различных товаров и услуг). Поставки в СССР осуществляла также Великобритания. Однако данные отношения имели отнюдь не бескорыстную союзническую основу. В виде обратного ленд-лиза Советский Союз отправил в США 300 тыс. тонн хромовой руды, 32 тыс. тонн марганцевой руды, большое количество платины, золота, леса. В Великобританию — серебро, апатитовый концентрат, хлористый калий, пиломатериалы, лен, хлопок, пушнину и многое другое. Вот как оценивает данные взаимоотношения министр торговли США Дж. Джонс: «Поставками из СССР мы не только возвращали свои деньги, но и извлекали прибыль, что было далеко не частым случаем в торговых отношениях, регулируемых нашим государством». Американский историк Дж. Херринг выразился еще более конкретно: «Ленд-лиз не был …самым бескорыстным актом истории человечества. …Это был акт расчетливого эгоизма, и американцы всегда ясно представляли себе выгоды, которые они могут из него извлечь».
Послевоенный подъемПо оценке американского экономиста Уолта Уитмена Ростоу, период истории советского общества с 1929 по 1950 год можно определить как стадию достижения технологической зрелости, движения к такому состоянию, когда оно «с успехом и в полном объеме» применило новую для данного времени технологию к основной части своих ресурсов.
Действительно, после войны Советский Союз развивался невиданными для разоренной и обескровленной страны темпами. Нашли свое дальнейшее развитие многие организационные, технологические и инновационные заделы, сделанные в период ВОВ.
Так, например, война во многом способствовала ускоренному развитию новых обрабатывающих мощностей на природно-ресурсной базе восточных районов страны. Там же благодаря эвакуации и последующему созданию филиалов получила развитие передовая академическая наука в виде академгородков и сибирских научных центров.
На завершающем этапе войны и в послевоенный период Советский Союз впервые в мире стал реализовывать долгосрочные программы научно-технического развития, предусматривавшие концентрацию национальных сил и средств на наиболее перспективных направлениях. Утвержденный в начале 50-х годов руководством страны долгосрочный план фундаментальных научных исследований и разработок по ряду своих направлений заглядывал на десятилетия вперед, ставя перед советской наукой цели, казавшиеся в тот период просто фантастическими. Во многом благодаря этим планам уже в 1960-е годы начал разрабатываться проект многоразовой авиационно-космической системы «Спираль». А 15 ноября 1988 года свой первый и, к сожалению, единственный полет совершил космический корабль-самолет «Буран». Полет прошел без экипажа, полностью в автоматическом режиме с использованием бортового компьютера и бортового программного обеспечения. США смогли совершить подобный полет только в апреле нынешнего года. Как, говорится, не прошло и каких-то 22 лет.
По данным ООН, к концу 1950-х годов СССР по уровню производительности труда уже опережал Италию и выходил на уровень Великобритании. В тот период Советский Союз развивался самыми быстрыми темпами в мире, превосходящими даже динамику роста современного Китая. Его ежегодные темпы роста в то время были на уровне 9—10%, превышая темпы роста США в пять раз.
В 1946 году промышленность СССР вышла на довоенный уровень (1940 г.), в 1948-м превзошла его на 18%, а в 1950 году — на 73%.
Невостребованный опытНа современном этапе, по оценкам РАН, в стоимости российского ВВП 82% составляет природная рента, 12% — амортизация промышленных предприятий, созданных в советское время, и только 6% — непосредственно производительный труд. Следовательно, 94% отечественного дохода образуется за счет природных ресурсов и проедания прежнего наследия.
В то же самое время, по некоторым данным, Индия с ее поражающей нищетой на компьютерных программных продуктах зарабатывает около 40 млрд долларов в год – в пять раз больше, чем Россия от продажи своей самой высокотехнологичной продукции — вооружений (в 2009 году РФ по линии «Рособоронэкспорта» продала военную продукцию на сумму 7,4 млрд долларов). Российское Министерство обороны, уже, не стесняясь, говорит о том, что отечественный оборонно-промышленный комплекс не в состоянии производить самостоятельно отдельные образцы военной техники и комплектующие к ним, в связи с чем оно намерено расширить объемы закупок за рубежом. Речь, в частности, идет о покупке кораблей, беспилотных летательных аппаратов, брони и ряда других материалов.
На фоне военных и послевоенных показателей данные результаты реформ и заявления о том, что советская экономика была неэффективной, выглядят весьма своеобразно. Думается, подобная оценка несколько некорректна. Неэффективной оказалась не экономическая модель в целом, а формы и методы ее модернизации и обновления на новом историческом этапе. Может быть, это стоит признать, и обратиться к успешному опыту нашего недавнего прошлого, где было место и инновациям, и организаторскому творчеству и высокому уровню производительности труда. В августе прошлого года появилась информация о том, что целый ряд российских компаний в поисках «новых» способов стимулирования производительности труда начал искать возможности возродить соцсоревнование. Что ж, возможно, это первая ласточка, и в «хорошо забытом старом» мы найдем еще немало нового и полезного. И рыночная экономика этому совсем не помеха.
Автор: Вадим БОНДАРЬ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/velikaya_yekonomika_velikoj_vojnx/
katehonХотят ли русские войны
Исторический взгляд на самих себя
По мере приближения празднования 65-летия окончания Второй мировой войны все отчетливее звучат голоса, призывающие пересмотреть роль и вклад России (СССР) в победу над нацизмом.
«На самом деле Гитлера победили не русские, а американцы, которым помогали англичане». «Хотя русские и заняли Берлин, но победой это считать нельзя, потому что Сталин ничем не отличается от Гитлера, русская оккупация Европы хуже немецкой». «Эту войну начали русские, а не немцы. Или как минимум они сделали это вместе». «Хотя русские и одолели Гитлера, но сделали это ценой чудовищных человеческих жертв, которые не стоят их так называемой победы». «Если бы не тоталитарный режим Сталина, русские могли бы победить гораздо эффективнее, ценой в десятки и сотни раз меньшей, как это сделали демократические США и Великобритания»… И так далее — в оба уха, при каждом удобном случае и без оного. И что нам с этим делать?В принципе все это мы слышали и раньше во внешне безобидном варианте, что Гитлеру-де, как и Наполеону, просто не повезло с погодой. Однако новый поворот в западной пропаганде на тему последней войны очевиден.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...Атака на историю
Мы, конечно, уже успели рассердиться и поторопились заявить, что не дадим «фальсифицировать историю» и «пересматривать итоги». Вплоть до уголовного наказания. То есть заняли позицию, подобную турецкой в отношении армянского геноцида или еврейской в отношении холокоста. Что в принципе нормально и правильно. Но заведомо недостаточно, чтобы противостоять употребляемому против нас усилию. Дело в том, что реакция турок и евреев направлена на третьих лиц, то есть на тех, кто сам ни турок, ни еврей, ни их противник. Ведь и турки («не было геноцида»), и евреи («холокост был») в своей правоте не сомневаются, переубеждать своих противников не собираются, поскольку не видят в этом смысла. Их модель поведения адресована всем остальным — потенциально сомневающимся.
Отрицание же нашей Победы в 1945-м и всего, что с ней связано, адресовано отнюдь не посторонним. Оно адресовано нам. Это мы должны задуматься: а так ли все очевидно? Мы сами должны отказаться от своих представлений и, разумеется, покаяться. Предлагаемое покаяние является обеспечением безусловности и необратимости отказа от собственной идентичности.
Оружие воздействия на нас также выбрано с учетом всего опыта XX века. Это чистая идеология, которая как таковая не нуждается в обосновании и неуязвима для собственных противоречий. Поскольку идеология, в отличие от научного знания, в принципе неопровержима и оспаривать ее бессмысленно. Мы же на идеологию падки, собственную вырабатывать перестали, а уцелевшая советская разрушается блок за блоком и перестает обеспечивать целостность нашего сознания и мешает нашей самоидентификации.
То, что мы слышим по поводу нашей Победы — не частность, не эпизод. Это фронт новой — а именно второй — волны идеологической атаки на наш социум, нашу историческую общность, в том числе и на государство, но не только на него. Первая пришлась на 80-е и 90-е годы прошлого века, была точно нацелена на умирающую светскую веру в коммунизм и склонила нас вместе с отказом от нашей светской религии к отказу от принципов вполне «посюсторонней», как говорил Маркс, организации государства, хозяйства и социальной сферы. Развернутая по-геббельсовски масштабная ложь об их «несправедливости», «неэффективности» и «нежизнеспособности» выступала в форме критики коммунизма как официальной религии. Нам предложили — и мы это предложение приняли — отказаться вместе с устаревшей верой также и от своего имущества, и от порядка в доме на том основании, что в чужом доме все это «во много раз лучше». Мы проигнорировали тот очевидный факт, что даже если что-то у соседа и лучше, то он нам ничего не даст и не отдаст, а свое у нас и так было именно в том состоянии, которого мы сумели добиться.Но предпринять в 80-е и 90-е годы атаку на следующий рубеж — роль СССР и роль Победы в судьбе мира в XX веке — в этот период не представлялось возможным. Через 40—45 лет после Победы слишком большое число тех, кто воевал, кто выжил в войну и кто восстанавливал после нее жизнь, имели перед глазами и в сердце события Великой Отечественной не как историю, а как непосредственный, собственный жизненный опыт, как собственное реальное самоопределение и действие, недоступное идеологическому переоформлению извне. Не советская власть идеологически оформила и определила войну 1941— 1945 годов, а ровно наоборот: сама война определила и оформила власть Советов, коммунистической партии и «лично товарища И.В. Сталина» как легитимную, как государство, как правопреемника России. Одновременно (и тут нет противоречия) именно эта война нанесла самый первый и, возможно, самый сильный удар по коммунистической вере. Мы воевали не за «победу коммунизма» (как красные в Гражданскую), а за спасение жизни как таковой. Именно это и позволило нам победить.
Россия — СССР — РоссияВсе разговоры вокруг темы «А была ли Победа?» связаны не с попыткой пересмотра истории. Никакой истории войны для нас пока еще не было, а если и была, то не играла ведущей роли в наших представлениях. Она впервые должна появиться сейчас, и именно за это будет (и уже идет) главная драка. Мы достигли временного рубежа — 65 лет, когда непосредственный опыт и самоопределение еще живых участников и их близких уже недостаточны для нашего текущего самоопределения. Нам впервые нужны вещи, которыми нужно заместить уходящий живой опыт. Во-первых — знания, то есть именно и наконец-то история в точном и собственном смысле. Во-вторых — ценности, нормы, образцы жизни и деятельности, даваемые Победой, культурная фиксация прошлого опыта. Придется учесть также, что всего, сделанного в этом плане в советский период, не только недостаточно, но и находится под идеологическим ударом десоветизации. Так что обойтись уроками мужества из советской школы не получится. Внимательный читатель не станет придираться к «определениям» истории и культуры или считать сказанное банальностью. Решение этой задачи удается далеко не всегда. А когда не удается, нерешивший исчезает с исторической сцены как невыживший или потерявший значение. Важно, что из одной сущности — опыта — мы должны получить две совершенно другие: знания и ценности, историю и культуру. Отношения между этими двумя группами представлений вместо одной, целостной (опыта), могут и будут носить противоречивый, «диалектический» характер. Но только это и даст иммунитет против идеологии анти-Победы.
Сделаем пробный шаг в каждом направлении.Мы должны отдавать себе отчет в том, что никакой истории войны и Победы у нас не будет, если мы откажемся от задачи построения истории «России — СССР — России» как преемственного процесса, свободной как от коммунистического, так и от либерально-демократического идеологического оформления. В то же время идеология не-Победы, анти-Победы и направлена, собственно, на окончательное признание нами советского периода как исторического разрыва, провала, «адской бездны» в социальном, человеческом, культурном, а значит, и историческом существовании. Далее (логически и методологически, а в реализации — одновременно) этот разрыв перемещается в наше сознание и самосознание, в нашу идентичность. Далее — смерть, поскольку нельзя, дожив до 25 лет, «прерваться», а потом продолжить, начиная с 45. Дело также ни в коем случае не в том, чтобы отделить «хорошее» от «плохого». Такой язык навязывает нам сама анти-Победа. Жизнь не может быть хорошей или плохой. И если мы выбираем жизнь, нам придется, оставив в стороне мораль, ответить на другой вопрос: что было, а чего не было, что существует, а что нет, что лишь иллюзия.
Так или иначе, но первый исторический факт состоит в том, что в процессе «Россия — СССР — Россия» рушилось, но и воспроизводилось государство. И если мы хотим понять, чем была и чем сейчас является для нас наша Победа, мы должны понять историческую судьбу и преемственность нашего государства. Поскольку без него Победа была бы невозможна. Собственно, предположение Гитлера о возможности покорения русских и достаточно быстрой победы над СССР строилось на том, что подлинного государства в европейском цивилизационном смысле у нас нет, а есть лишь власть, насилующая население, которую население не признает. Такая власть не может не проиграть государству и даже сверх-государству, которому уже — и очень быстро — покорилась вся Европа. Сталину хватило исторической компетентности (в отличие от многих революционеров, Троцкого в первую очередь) не вести дело к мировой революции, а заняться превращением революционной власти (т.е. весьма слабой и ограниченной, а значит, вынужденной использовать насилие в высоких дозах) во власть государственную, основанную на признаваемом порядке. Осознавая неминуемость продолжения мировой войны, такое государство не могло не строиться как военная организация. При всем отставании в военно-технической сфере от Германии перед войной, при всем управленческом хаосе мы как социальный организм в целом, системно были более военизированы, нежели Германия. Если у немцев собственно солдатами (немецкое слово Soldat — от sollen — быть должным) были только призванные в армию, у нас все граждане были или солдатами фронта, или солдатами тыла. И это считалось нормальным. Именно системная готовность государства и общества к войне на фоне технического отставания и организационных трудностей позволила после сокрушительных неудач 1941 года перестроиться, мобилизоваться и дать отпор военной машине рейха. Военной машине был противопоставлен военный социум. Разумеется, порядок в таком государстве был фактическим порядком военного времени с соответствующим пониманием государственной измены и уровнем подозрительности, смягченный, впрочем, 20-летним перемирием.
Другой стороной задач государственного строительства, которые пришлось решать Сталину, было создание форм государственной организации для общества, лишенного прошлого правящего и управленческого класса. При всех трудностях появилась возможность для массовой вертикальной социальной мобильности, общий уровень требований к комфорту и потреблению снизился. Такое общество оказалось в конечном счете более мобилизуемым, чем царская Россия.
Стоило ли жить 20 лет в этом режиме, чтобы потом выжить как нация? Да, стоило. Мы, живущие сегодня, ответить по-другому не можем без отказа от продолжения собственного исторического бытия. Остались ли мы при этом людьми? Безусловно (и об этом речь ниже). Заметим лишь, что римляне были военным государством и обществом тысячу лет, и Запад поклоняется этому опыту. Поэтому феномен военного государства и военного социализма требует собственно исторического исследования. Представление (лживое и чисто идеологическое) этого феномена как тоталитарного общества и власти, основанной на репрессиях, лишает нас возможности исторического взгляда на самих себя.
За что и с кем мы воевали?Вернемся теперь к другой стороне Победы, субъективной и человеческой. За что мы, собственно, воевали? Ради чего? Сразу после начала военных действий на нашей территории быстро выяснилось уже не в теории, а на практике, что в этом веке задача Запада по покорению России будет решаться путем физического уничтожения ее народа, создания ужаса у выживших перед завоевателями. История к началу XX века показала, что политический подход в ведении войны против России результата не дает. Кроме концепции цивилизационного превосходства (в которой Гитлер совсем не оригинален, это общезападная концепция) нападавшие постулировали рабскую психологию русского населения. Страх смерти должен был привести к включению инстинкта индивидуальной самозащиты, то есть рабскому подчинению силе и ужасу, к распаду русского социума. Европа покорялась Гитлеру на других условиях. Гитлер применил к Западной Европе (при всех зверствах по поводу евреев, цыган и коммунистов) старый, понятный европейцам подход: война есть продолжение политики иными средствами. Никто не собирался стирать с лица земли Париж и сокращать количество французов вдвое. Напротив, они должны были получить свою долю в мировом пироге. А с Великобританией вообще могла идти речь о партнерстве (собственно, оно и было до раздела Польши).
Рабским русский (советский) характер на поверку не оказался. Русские предпочли спасать не свою жизнь, а жизнь детей, внуков и правнуков. И покоряться в обмен на рабское существование не захотели. Но не только это очерчивает круг ценностей и культурных образцов, даваемых нам Победой. Несмотря на очевидные цели и характер истребления нашего народа, мы, в отличие от евреев, не потребовали признания геноцида в отношении себя, хотя такое требование совершенно справедливо. Мы ставили лишь вопрос о преступлении против всего человечества. Призыв Эренбурга «Убей немца!» не стал моралью нашей войны. Несмотря на очевидную виновность и участие в геноциде во время войны самых широких слоев немецкой элиты (идеологи, политики, командиры, бизнес, просто немецкие граждане, солдаты и несолдаты), которых не вместили бы и сто Нюренбергских процессов, мы не отомстили «по закону», не поступили по принципу талиона — око за око. Хотя возможность имели. И было бы сейчас немцев существенно меньше. Израиль поступает по этому принципу и сегодня. И находится в своем праве. Но дело не в праве, а в свободе выбора. Мы этим правом не воспользовались. На нашей совести нет ни Хиросимы, ни Дрездена. Мы немцев простили, своей жертвой искупили их вину. Еще во время войны. И поэтому победили. Так как эта наша ценность, оплаченная жизнями, давала нам силу. То, что нам хватило сил выиграть эту войну, дарование этой силы и есть чудо, образующее религиозное (не в официальном смысле), культурное содержание Победы. Невооруженным глазом видна христианская природа этого содержания и этих ценностей, вопреки официальной (и формальной) религии коммунизма. А это доказывает то, что мы остались людьми.
Автор: Тимофей СЕРГЕЙЦЕВ, украинский политолог
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/hotyat_li_rysskie_vojnx/
katehonВторая мировая. Октябрь 1940
katehonИстория фальсификатора
Семен Доронин, автор «Эксперт»
Сегодня нас пытаются учить «правдивой» истории те, кто в годы Великой Отечественной войны сотрудничал с Гитлером
Фото: ИТАР-ТАСС
В последние годы в России стало появляться все больше книг, предлагающих «единственно правильный» взгляд на войну и Победу. К их числу относится, например, двухтомная «История России. XX век» — коллективный труд под редакцией доктора исторических наук, профессора МГИМО А. Б. Зубова. В нем, в частности, утверждается, что войну 1941–1945 годов нельзя называть Великой Отечественной, а необходимо именовать«советско-нацистской», и в обоснование этого странного утверждения приводится аж три причины. Первая: «Советский режим был более кровавый, более губительный, нежели нацистский». Вторая: «СССР начал и закончил Вторую мировую войну как агрессор и оккупант». И третья: «Победа 1945 г. превратилась в языческий культ, участники которого поклоняются человеческим жертвам по указке органов власти… Реальный, а не поверхностный подсчет безвозвратных потерь СССР в 1941–1945 гг., произведенный Б. В. Соколовым, позволяет в качестве главной причины военной победы СССР выделить лишь одну: неисчерпаемость советских людских ресурсов и совокупный военно-промышленный потенциал Великобритании, СССР и США, которые фактически не оставили странам оси не единого шанса…»
Личность историка, который пришел к таким неординарным выводам, сама по себе весьма любопытна.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...Дело в том, что г-н Зубов — видный деятель так называемого Народно-трудовогосоюза (НТС), созданного в свое время лидерами белой эмиграции с целью объединения различных антисоветских молодежных организаций и групп, существовавших в 1924–1930 годах в Европе (в первую очередь на базе Национального союза русской молодежи, действовавшего при монархической белоэмигрантской организации «Российский общевоинский союз»). Первоначально НТС назывался «Национальным союзом нового поколения» и ставил перед собой цель бороться (в том числе диверсионными и террористическими методами) за свержение коммунистического строя в России.
Но самое главное, что в период Великой Отечественной войны НТС активно сотрудничал с нацистским режимом и оккупационными властями в СССР. Его представители вели пропагандистскую работу среди советских граждан — пленных, беженцев и «остарбайтеров», вербуя из их числа курсантов для школ абвера. Его члены состояли в Русской освободительной армии Власова, многие из них сотрудничали с СД — организацией, признанной на Нюрнбергском процессе преступной. После войны центр НТС обосновался в лагере перемещенных лиц Менхегоф под Касселем в Западной Германии и развернул пропаганду в среде эмигрантов «второй волны» и расквартированных в Германии и Австрии советских войск. В послевоенные годы НТС активно пополняется новыми членами — уцелевшими бойцами власовской армии и занимается как антисоветской пропагандой, так и подрывной (включая диверсионную) деятельностью на территории СССР.
После распада СССР, на волне «всеобщей либерализации», НТС полностью перенес свою работу в Россию и в 1996 году был зарегистрирован как общественно-политическое движение, стремясь выдвинуть своих кандидатов в депутаты различных уровней (в большинстве случаев безрезультатно), инициировать запрет коммунистической идеологии и признать все, что с ней связано, преступным. Одновременно «солидаристы» активизировали пропагандистскую деятельность. Они читают лекции в российских вузах, через свое издательство «Посев» распространяют литературу, восхваляющую западную демократию, активно присутствуют в интернете. Характерной чертой их агитации является активное переписывание истории. Сам Зубов, выступая по радио «Свобода», определяя цели изданного им «учебника», сказал следующее: «На самом деле, когда мы спорим о прошлом, мы спорим о будущем, о том пути, куда идти дальше. А путей, собственно говоря, два, по большому счету. Это путь, по которому мы сейчас идем, то есть мы считаем себя продолжателями Советского Союза. Потому, что нам его прошлое дорого, мы считаем себя продолжателями СССР. И второй путь, который прошла, собственно, Восточная Европа, — это восстановление правопреемства с докоммунистическим государством, признание коммунистического государства незаконным, захват власти коммунистами незаконным. Мы эти пути в книге разбираем, и глава о современной России заканчивается разделом “Восточноевропейский и российский пути выхода из коммунизма”». Понятно, что сам Зубов и его коллеги по НТС уверены, что правильным было бы вычеркнуть из национальной памяти семьдесят лет истории страны — время, когда Россия из отсталой периферийной монархии превратилась в великую державу.
- 2 комментария
katehonПарад Победы 1945 года
katehonВ.Высоцкий - Мы вращаем землю
- 2 комментария
katehonВторая мировая. Сентябрь 1940
katehonОсвободители - Флот
katehonС праздником Победы!
[цитата из http://khazin.livejournal.com/57764.html]
Поздравляю всех читателей этого журнала с великим праздником! Считаю возможным именно в этот день отметить одно обстоятельство, которое делает его актуальным в современной ситуации. Дело в том, что именно Победа в 1945 году решила две принципиальные задачи, которые стояли перед страной. Во-первых, она придала легитимность советской коммунистической элите в глазах народа, что резко снизило внутреннюю напряженность в обществе. Во-вторых, она придала легитимность СССР в глазах всего мира, и именно за счет этого удалось выстроить геополитическую конфигурацию, в которой СССР играл столь важную роль. Отказаться от Победы сегодня - это значит неминуемо попасть в ситуацию Германии и Японии 45 года, на это не может пойти даже наша компрадорская буржуазия (хотя у отдельных ее представителей эта тема регулярно "прорывается", но руководство государства, естественно, с этой инициативой борется, поскольку ее принятие означает для него повторение судьбы Милошевича и Саддама Хусейна). Но и расхваливать Победу в рамках старых представлений о ней - тоже невозможно, поскольку она легитимизирует коммунистическую элиту, а не современную. И по этой причине делаются такие колоссальные усилия для того, чтобы, оставив ее внешние контуры, переписать содержание, противопоставив тогдашнее руководство СССР - "абстрактному" народу. Сделать это, конечно, не удастся, поскольку тогда, народ (настоящий, а не абстрактный), который знал реалии той жизни куда лучше нас, как раз сделал выбор в пользу действующей, коммунистической элиты, оценив ее вклад в Победу. Но перед нынешней "элитой" все равно стоит задача придать себе хотя бы минимум легитимности, а для этого нужна реальная победа! Поскольку сама она не способна бороться даже с инфляцией (поскольку каждый раз оказывается, что получить тридцать серебряников от повышения цены на газ для нее важнее), то единственный вариант, который остается - попытаться переписать под себя ту Победу, которая уже есть. Вообще, тема легитимности современной элиты мне представляется крайне интересной, поскольку попытки ее добиться во многом будут определять политическую ситуацию ближайших лет, в связи с чем я размещаю здесь ссылку на свой (совместно с Ю.Н.Солодухиным) текст на эту тему: http://worldcrisis.ru/crisis/372314?SEARCHFOR=%F5%E0%E7%E8%ED%20%F1%EE%EB%EE%E4%F3%F5%E8%ED
katehonПодарок ветеранам
- 1 комментарий
katehonОбыкновенный цинизм
Западные союзники отвернулись от советского государства, как только они перестали в нем нуждаться
Автор: Анатолий УТКИН, директор центра международных исследований Института США и Канады
Книги Анатолия Ивановича Уткина можно скачать здесь - http://lib.rus.ec/a/28173
Когда до победы над Германией оставались считанные дни, антигитлеровская коалиция начала разваливаться на глазах. Конфликт был настолько серьезным, что нацисты надеялись сохранить власть, сыграв на противоречиях западных стран и СССР. Возможность такого сценария доказывали сепаратные переговоры, которые вел в феврале 1945 года генерал СС Карл Вольф с представителем американской разведки Аленом Даллесом.
Британский премьер Уинстон Черчилль уговаривал главнокомандующего союзными силами генерала Дуайта Эйзенхауэра «пожать руки русским как можно восточнее реки Эльбы». Однако тот остался верен достигнутым в Ялте договоренностям и остановился на заранее согласованной с СССР линии. Он не хотел жертвовать своими солдатами. «Брэд, — спросил он в конце апреля генерала Омара Брэдли, — сколько жизней нам будет стоить бросок от Эльбы к Берлину и захват немецкой столицы?» «По моим оценкам, не менее 100 тысяч, — ответил Брэдли. — Довольно большая цена за то, чтобы укрепить свой престиж, особенно если можно расслабиться и позволить другому сделать за тебя всю черную работу». Эйзенхауэр промолчал, но молчание это было весьма красноречивым: как и все последние годы, «право умирать за свободу» Соединенные Штаты предоставляли российским солдатам.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...«Неустрашимый» Трумэн
Вплоть до 12 апреля, когда было объявлено о смерти президента США Франклина Рузвельта, многие дипломаты говорили, что Америке и России, возможно, удастся сохранить союз и после разгрома Германии. ФДР был верен концепции «четырех мировых полицейских» (США, Британии, СССР и Китая) и призывал учитывать геополитические интересы советской республики, которые, по его мнению, мало чем отличались от интересов царской России. Президент США не раз отмечал, что «русская выдержка является главной силой антигитлеровского альянса» и американцы не должны препятствовать законному желанию Москвы обезопасить свои границы, создав в Восточной Европе сферу советского влияния. В отношениях с великими державами Рузвельт был реалистом, однако при этом дома ему удавалось позиционировать себя как убежденного вильсонианца — сторонника мессианского либерализма. Его преемник на президентском посту Гарри Трумэн, у которого не было опыта в международной политике, оказался не способен вести такую сложную игру.
Помощниками Трумэна в большинстве своем стали случайные люди. «Я из Миссури» (то есть земляк президента) — магическое выражение, открывавшее тогда путь на вашингтонский олимп. Мыслящие люди из окружения Рузвельта вынуждены были покинуть администрацию, и новый хозяин Белого дома практически сразу попал под влияние ястребов, которые стремились к американскому доминированию в мире и главным препятствием на пути к этой цели считали независимую политику СССР. «Злой гений» трумэновской администрации военно-морской министр Джеймс Форрестол призывал поставить знак равенства между гитлеризмом, японским милитаризмом и сталинизмом, осуждал «политику умиротворения» и настаивал на необходимости превентивной войны против Советов, которую следует начать до того, как им удастся восстановить разрушенную войной экономику. Через несколько дней после вступления Трумэна в должность в Вашингтон примчался американский посол в Москве Уильям Гарриман, который заявил новому президенту, что Соединенные Штаты стоят перед угрозой «нашествия в Европу красных варваров», бороться с которыми надо «так же энергично, как с нацистами».
Ключевую роль в Госдепартаменте начали играть сторонники так называемой рижской аксиомы (до признания Америкой Советской республики эксперты и дипломаты, занимающиеся Россией, были сосредоточены в латвийской столице). «Рижане» критиковали ялтинский поворот к Realpolitik, рассматривали СССР как мессианское государство, стремящееся к мировой революции, и были убеждены, что противоречия между Москвой и Вашингтоном неразрешимы.
Конечно, на взгляды неопытного лидера США значительное влияние оказал британский премьер Уинстон Черчилль, который был для него живой легендой. Черчилль старался внушить Трумэну, что Советский Союз нарушает достигнутые в Ялте договоренности и поэтому его необходимо «вернуть к реальности», продемонстрировав ему «англо-американскую мощь». Чтобы прощупать почву, британский лев отправил в США главу МИД Энтони Идена, который вскоре прислал телеграмму: «Новый американский президент будет неустрашим в отношении Советов».
Свою неустрашимость Трумэн показал при первой же встрече с советским представителем — министром иностранных дел Вячеславом Молотовым, который прибыл в Вашингтон 23 апреля, для того чтобы выразить соболезнования в связи со смертью Рузвельта. На переговорах с ним американский президент охарактеризовал ялтинскую конференцию как «улицу с односторонним движением» и заявил, что Америка не пойдет на дальнейшие уступки СССР. «Выполняйте наши требования в польском вопросе, и мы будем говорить с вами менее грубо», — бросил он представителю государства, которое только что проявило себя как наиболее жертвенный союзник Соединенных Штатов. По словам очевидцев, Молотов отреагировал на неожиданный выпад Трумэна очень болезненно, цвет лица у него стал «пепельно-серым». «Так со мной не говорил еще никто», — вымолвил он. Рассуждая о конференции в Сан-Франциско, на которой планировалось учредить новую международную организацию, американский президент заявил, что, если русские не захотят присоединяться к западным державам, он пошлет их к черту.
Многие эксперты объясняют характерную для Трумэна бойцовскую манеру тем, что больше всего на свете он боялся показаться малодушным. В одну из первых ночей в Белом доме Трумэн, который питал слабость к карточной игре, продолжавшейся за полночь, торжественно пообещал одному из своих миссурийских приятелей, что он не позволит Сталину обыграть его в покер.
За три дня до победы над Германией — 6 мая 1945 года — Черчилль убеждал его, что для этого англо-американской армии необходимо «твердо держаться за фактические позиции», игнорируя ялтинские соглашения о разделе континента. «Америке, — телеграфировал он Трумэну, — следует играть более существенную роль на пространстве между белыми снегами России и белыми скалами Дувра. Русские продвинулись на запад гораздо дальше, чем мы могли ожидать. Если Соединенные Штаты не поставят надежные заслоны, в любой момент они могут пройти всю оставшуюся Европу и вытолкнуть англичан на их остров».
«Брутальная» экономическая политика
CORBIS/FOTOSA Одним из первых антисоветских шагов трумэновской администрации было решение отказать разоренной России в экономической помощи. В начале мая Молотов призвал американцев удовлетворить запрос о займе в шесть миллиардов долларов, сделанный им еще в январе. Посол Гарриман заявил в ответ, что Соединенные Штаты этот запрос отклонили и «не считают нужным объяснять свое решение». Когда в январе немцы крушили американские войска в Арденнах и главная надежда возлагалась на русское контр наступление, никто не решился бы разговаривать с Москвой в столь унизительной манере.
Через день после того как над рейхстагом взвился советский флаг, Трумэн подписал приказ о прекращении поставок в Россию товаров по ленд-лизу. Даже вышедшие в море корабли были возвращены назад. В Госдепартаменте заявили, что вопрос о помощи СССР не будет рассматриваться до тех пор, пока советская политика «противоречит официальной экономической стратегии западных стран». По словам Сталина, это «брутальное» решение лишний раз доказывало, что восточный союзник был нужен США лишь для того, чтобы сокрушить Германию, и они не могут найти ему место в новой картине мира.
В последние дни войны американцы отказались и от договоренностей в вопросе о репарациях. На ялтинской конференции речь шла о том, что Германия должна выплатить державам-победителям 20 миллиардов долларов. Однако Трумэн назвал эту сумму «нерациональной» и потребовал ее пересмотра, что стало вопиющим нарушением союзнических соглашений. Окружение нового президента призывало лишить СССР возможности восстановить страну за счет разорившего ее противника. В инструкции главе американской делегации в Комиссии по репарациям Э. Поули Трумэн настаивал на том, что германская экономика «должна быть оставлена в неприкосновенности». Стоило на конференции в Потсдаме, которая состоялась через два месяца после победы над Германией, затронуть вопрос о репарациях, как западные союзники морщились и делали такой вид, будто никакой предварительной договоренности не существовало, и, обсуждая эту тему, советская делегация демонстрирует один из смертных грехов. Москве предлагалось удовлетворить свою алчность, выкачав необходимые ей суммы из своей зоны оккупации. Хотя даже личные помощники госсекретаря Бирнса указывали ему, что в руках советских войск находится не «половина» германских богатств, а лишь 31% перемещаемых индустриальных мощностей. К тому же все знали, что самые тяжелые бои пришлись на восточную часть Германии; города и индустриальные центры здесь лежат в развалинах, и больше миллиарда долларов Советский Союз не получит. Циничный пересмотр ялтинских договоренностей в вопросе о репарациях стал одним из самых серьезных источников «холодной войны».
Имперские идеологи в Вашингтоне требовали установить контроль над индустриальным сердцем Европы и не допускать СССР в промышленные западные регионы Германии, которые планировалось превратить в бастион против вчерашнего союзника. Бирнс открыто заявил об этом на потсдамской конференции, отметив, что «в условиях демократии германский народ покажет себя более надежным партнером, чем Россия…». «Обновленная и денацифицированная Германия,— вторил ему Трумэн, — как часть некоммунистического мира и стабильной Европы является для нас более приемлемым вариантом, чем система четырехстороннего контроля, усиливающая Россию в послевоенную эпоху». Со временем ради того, чтобы осадить своего бывшего союзника, Соединенные Штаты пошли на немыслимые в военные годы меры, заново вооружив Германию и включив ее в Североатлантический альянс. Однако пока они лишь отказались от принятого в Ялте принципа, согласно которому Германией должен был управлять квартет победителей.
Ядерная монополия и двойные стандартыЖесткая позиция англо-аме ри канской делегации на конференции в Потсдаме во многом объяснялась «невинной» телеграммой, которую получил Трумэн накануне встречи с представителями СССР: «Операция прошла этим утром. Диагноз еще не установлен окончательно, но результаты кажутся удовлетворительными и уже превосходят ожидания». Речь шла о Манхэттенском проекте, и послание означало, что Соединенные Штаты превратились в ядерную державу. Это вызвало настоящую эйфорию в окружении Трумэна, которое сразу потеряло интерес к выработке компромиссных решений. По словам Черчилля, «известие о бомбе преобразило американского президента. Он указал русским на их место и вел себя отныне как хозяин положения». «Сам британский премьер,— вспоминает начальник имперского Генштаба фельдмаршал Алан Брук, — впал тогда в состояние экстаза и рассуждал лишь о том, как с помощью нового оружия можно уничтожить все индустриальные центры России». Уже через месяц Объединенный разведывательный комитет подготовил документ под названием «Стратегическая уязвимость СССР», который можно считать первым планом атомной войны против государства, которое пока еще продолжало именоваться союзником англосаксов. Многие военные стратеги призывали нанести превентивный удар по России, прежде чем у нее появится своя атомная бомба — своеобразный способ отблагодарить народ, который сберег во время войны миллионы жизней в США и Великобритании.
На конференции в Потсдаме с СССР обращались как с обреченной на зависимость страной. И если всемирная экспансия США ни у кого не вызывала нареканий, Советскому Союзу отказывали даже в обеспечении безопасности собственных границ. Западные политики стремились «загнать Россию в азиатские степи», лишив ее влияния в том регионе, который был только что освобожден Красной армией от нацистов. США и Великобритания не желали признавать просоветские правительства Румынии, Болгарии и других восточноевропейских стран, требуя включить в них своих сторонников. Хотя русские даже не помышляли о том, чтобы отстаивать позиции коммунистов в англо-американской зоне ответственности, и спокойно наблюдали за тем, как западные страны громят левые движения в Италии, Франции и Греции.
Наиболее болезненным проявлением политики «двойных стандартов» стал для СССР польский вопрос. Американцы настаивали на передаче власти в Варшаве «поздним пилсудчикам», люто ненавидевшим Россию и отстаивающим принцип cordon sanitaire — «санитарного кордона» между советским государством и Западной Европой. Однако Москва наотрез отказывалась идти на уступки Вашингтону: в 1945 году торговать русской безопасностью было просто невозможно.
Еще одним поводом для раздражения советских дипломатов стал отказ союзников от своего обещания учитывать особые интересы России в Черноморском бассейне. В Ялте Черчилль и Рузвельт согласились с тем, что конвенция в Монтре, регулирующая статус проливов, должна быть пересмотрена в пользу СССР. Однако теперь американцы раздували русофобские настроения в Турции и требовали от Анкары «несгибаемой жесткости» в вопросе о проливах.
Учитывая настрой англо-аме риканской делегации, неудивительно, что она прокатила проект России, предлагавшей разделить подопечные территории «стран оси» в соответствии с вкладом, который союзники внесли в общую победу. На Западе подозревали, что СССР таким образом надеется прорваться к урановым залежам Конго. И Черчилль был категоричен, заявив, что итальянские колонии в Африке были завоеваны британцами, которые и должны теперь определять их будущее. Молотов резонно ответил на это, что Красная армия завоевала Берлин, однако предоставила позднее оккупационные зоны своим союзникам. Но эта реплика не нашла понимания у западных лидеров.
В целом хотелось бы отметить, что в отличие от рузвельтовской гвардии команда Трумэна относилась к советским дипломатам крайне пренебрежительно. «Как можно работать с этими животными?» — вопрошал председатель сенатского комитета по международным отношениям Артур Ванденберг, а президент в письме к матери называл русских «самым свиноголовым народом в мире». «России надо противопоставить военный кулак и жесткий язык, — отмечал он. — Я устал нянчиться с Советами». Рузвельт и его госсекретарь Кордэлл Хэлл не позволяли себе столь нелепого и неоправданного раздражения на фоне эпической драмы, пережитой СССР.
Начало «холодной войны»Советский Союз один в течение трех лет сдерживал натиск гитлеровской Германии и внес решающий вклад в ее разгром. И вполне естественно, что он не желал идти на поводу у заокеанского союзника, спокойно наблюдавшего за его отчаянной борьбой в 1941—1944 годах и открывшего второй фронт в Европе, только когда Красная армия вышла за границы СССР.
Однако, отказываясь признавать претензии Соединенных Штатов на мировую гегемонию, Россия превращалась в их главного геополитического соперника. Политики в Вашингтоне приписывали ей стремление к экспансии, хотя американские, а не советские войска находились в Париже, Лондоне, Токио, Вене, Калькутте, Франкфурте-на-Майне, Гавре, Сеуле, Иокогаме и на Гуаме. Окружению Трумэну необходимо было найти оправдание своим усилиям по созданию Pax Americana, и миф о «коммунистической агрессии» подходил для этого как нельзя лучше.
Одним из главных создателей этого мифа стал посланник США в Москве Джордж Кеннан, возглавлявший посольство после отъезда Уильяма Гарримана. В начале 1946 года мучившийся язвой желудка, Кеннан составил самую длинную в истории Госдепартамента телеграмму, которая стала со временем библией американских дипломатов и наряду с речью Черчилля в Фултоне считалась отправной точкой «холодной войны». Давая оценку СССР, он писал: «Мы имеем дело с политической силой, фанатически приверженной идее, что не может быть найдено постоянного способа сосуществования с Соединенными Штатами; желательно и необходимо содействовать подрыву стабильности американского общества, уничтожению традиционного американского образа жизни, ослаблению внешнего влияния Америки — для того, чтобы обеспечить безопасность советской власти. СССР неотвратимо движется по предначертанному пути, как заведенная игрушка, которая останавливается только тогда, когда встречает непреодолимое препятствие». Таким препятствием, по мнению Кеннана, могла стать лишь целенаправленная политика США по «сдерживанию» Советов.
Поражает цинизм американцев, которые меньше чем через год после Великой Победы представили раненого союзника в роли непримиримого врага. Очевидно, что если бы СССР объявил о необходимости сдерживания американской экспансии, в Вашингтоне это восприняли бы как casus belli — причину для развязывания третьей мировой войны.
После разгрома Германии и Японии Соединенные Штаты оказались перед дилеммой: либо они должны были сохранить равноправный союз пяти государств — участников антигитлеровской ко алиции, либо установить свое гос подство в Западной Европе и на Тихом океане, демонизируя Советский Союз. Именно второй вариант выбрала администрация Трумэна, рассчитывающая, что силовое преобладание Запада склонит к подчинению обескровленный войной Восток.
Публикуемый текст – выдержки из монографий одного из ведущих российских специалистов по истории Второй мировой войны, директора Центра международных исследований Института США и Канады Анатолия Уткина, который ушел из жизни 19 января этого года. Анатолий Уткин был автором, умело популяризирующим свои научные труды. Он признавался, что вырос на исторических хрониках Шекспира и вслед за французским исследователем Жюлем Мишле повторял, что в историю необходимо вчувствоваться. Ему это удавалось: книги Уткина полны любопытных деталей, которые иногда полностью меняют традиционные представления об изучаемой эпохе. Он был мастером исторического портрета, создавшим красочные живые изображения наиболее влиятельных политиков XX века.Автор: Анатолий УТКИН, директор центра международных исследований Института США и Канады
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/obxknovennxj_cinizm/
