большая тёрка

Большая Тёрка / Мысли / Личная лента katehon /

katehon

10 мая 2010 в 12:43

Обыкновенный цинизм

Великая Отечественная

Западные союзники отвернулись от советского государства, как только они перестали в нем нуждаться

Автор: Анатолий УТКИН, директор центра международных исследований Института США и Канады

Книги Анатолия Ивановича Уткина можно скачать здесь - http://lib.rus.ec/a/28173

Когда до победы над Германией оставались считанные дни, антигитлеровская коалиция начала разваливаться на глазах. Конфликт был настолько серьезным, что нацисты надеялись сохранить власть, сыграв на противоречиях западных стран и СССР. Возможность такого сценария доказывали сепаратные переговоры, которые вел в феврале 1945 года генерал СС Карл Вольф с представителем американской разведки Аленом Даллесом.

Британский премьер Уинстон Черчилль уговаривал главнокомандующего союзными силами генерала Дуайта Эйзенхауэра «пожать руки русским как можно восточнее реки Эльбы». Однако тот остался верен достигнутым в Ялте договоренностям и остановился на заранее согласованной с СССР линии. Он не хотел жертвовать своими солдатами. «Брэд, — спросил он в конце апреля генерала Омара Брэдли, — сколько жизней нам будет стоить бросок от Эльбы к Берлину и захват немецкой столицы?» «По моим оценкам, не менее 100 тысяч, — ответил Брэдли. — Довольно большая цена за то, чтобы укрепить свой престиж, особенно если можно расслабиться и позволить другому сделать за тебя всю черную работу». Эйзенхауэр промолчал, но молчание это было весьма красноречивым: как и все последние годы, «право умирать за свободу» Соединенные Штаты предоставляли российским солдатам.

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...

«Неустрашимый» Трумэн

Вплоть до 12 апреля, когда было объявлено о смерти президента США Франклина Рузвельта, многие дипломаты говорили, что Америке и России, возможно, удастся сохранить союз и после разгрома Германии. ФДР был верен концепции «четырех мировых полицейских» (США, Британии, СССР и Китая) и призывал учитывать геополитические интересы советской республики, которые, по его мнению, мало чем отличались от интересов царской России. Президент США не раз отмечал, что «русская выдержка является главной силой антигитлеровского альянса» и американцы не должны препятствовать законному желанию Москвы обезопасить свои границы, создав в Восточной Европе сферу советского влияния. В отношениях с великими державами Рузвельт был реалистом, однако при этом дома ему удавалось позиционировать себя как убежденного вильсонианца — сторонника мессианского либерализма. Его преемник на президентском посту Гарри Трумэн, у которого не было опыта в международной политике, оказался не способен вести такую сложную игру.

Помощниками Трумэна в большинстве своем стали случайные люди. «Я из Миссури» (то есть земляк президента) — магическое выражение, открывавшее тогда путь на вашингтонский олимп. Мыслящие люди из окружения Рузвельта вынуждены были покинуть администрацию, и новый хозяин Белого дома практически сразу попал под влияние ястребов, которые стремились к американскому доминированию в мире и главным препятствием на пути к этой цели считали независимую политику СССР. «Злой гений» трумэновской администрации военно-морской министр Джеймс Форрестол призывал поставить знак равенства между гитлеризмом, японским милитаризмом и сталинизмом, осуждал «политику умиротворения» и настаивал на необходимости превентивной войны против Советов, которую следует начать до того, как им удастся восстановить разрушенную войной экономику. Через несколько дней после вступления Трумэна в должность в Вашингтон примчался американский посол в Москве Уильям Гарриман, который заявил новому президенту, что Соединенные Штаты стоят перед угрозой «нашествия в Европу красных варваров», бороться с которыми надо «так же энергично, как с нацистами».

Ключевую роль в Госдепартаменте начали играть сторонники так называемой рижской аксиомы (до признания Америкой Советской республики эксперты и дипломаты, занимающиеся Россией, были сосредоточены в латвийской столице). «Рижане» критиковали ялтинский поворот к Realpolitik, рассматривали СССР как мессианское государство, стремящееся к мировой революции, и были убеждены, что противоречия между Москвой и Вашингтоном неразрешимы.

Конечно, на взгляды неопытного лидера США значительное влияние оказал британский премьер Уинстон Черчилль, который был для него живой легендой. Черчилль старался внушить Трумэну, что Советский Союз нарушает достигнутые в Ялте договоренности и поэтому его необходимо «вернуть к реальности», продемонстрировав ему «англо-американскую мощь». Чтобы прощупать почву, британский лев отправил в США главу МИД Энтони Идена, который вскоре прислал телеграмму: «Новый американский президент будет неустрашим в отношении Советов».

Свою неустрашимость Трумэн показал при первой же встрече с советским представителем — министром иностранных дел Вячеславом Молотовым, который прибыл в Вашингтон 23 апреля, для того чтобы выразить соболезнования в связи со смертью Рузвельта. На переговорах с ним американский президент охарактеризовал ялтинскую конференцию как «улицу с односторонним движением» и заявил, что Америка не пойдет на дальнейшие уступки СССР. «Выполняйте наши требования в польском вопросе, и мы будем говорить с вами менее грубо», — бросил он представителю государства, которое только что проявило себя как наиболее жертвенный союзник Соединенных Штатов. По словам очевидцев, Молотов отреагировал на неожиданный выпад Трумэна очень болезненно, цвет лица у него стал «пепельно-серым». «Так со мной не говорил еще никто», — вымолвил он. Рассуждая о конференции в Сан-Франциско, на которой планировалось учредить новую международную организацию, американский президент заявил, что, если русские не захотят присоединяться к западным державам, он пошлет их к черту.

Многие эксперты объясняют характерную для Трумэна бойцовскую манеру тем, что больше всего на свете он боялся показаться малодушным. В одну из первых ночей в Белом доме Трумэн, который питал слабость к карточной игре, продолжавшейся за полночь, торжественно пообещал одному из своих миссурийских приятелей, что он не позволит Сталину обыграть его в покер.

За три дня до победы над Германией — 6 мая 1945 года — Черчилль убеждал его, что для этого англо-американской армии необходимо «твердо держаться за фактические позиции», игнорируя ялтинские соглашения о разделе континента. «Америке, — телеграфировал он Трумэну, — следует играть более существенную роль на пространстве между белыми снегами России и белыми скалами Дувра. Русские продвинулись на запад гораздо дальше, чем мы могли ожидать. Если Соединенные Штаты не поставят надежные заслоны, в любой момент они могут пройти всю оставшуюся Европу и вытолкнуть англичан на их остров».

«Брутальная» экономическая политика

CORBIS/FOTOSA

Одним из первых антисоветских шагов трумэновской администрации было решение отказать разоренной России в экономической помощи. В начале мая Молотов призвал американцев удовлетворить запрос о займе в шесть миллиардов долларов, сделанный им еще в январе. Посол Гарриман заявил в ответ, что Соединенные Штаты этот запрос отклонили и «не считают нужным объяснять свое решение». Когда в январе немцы крушили американские войска в Арденнах и главная надежда возлагалась на русское контр наступление, никто не решился бы разговаривать с Москвой в столь унизительной манере.

Через день после того как над рейхстагом взвился советский флаг, Трумэн подписал приказ о прекращении поставок в Россию товаров по ленд-лизу. Даже вышедшие в море корабли были возвращены назад. В Госдепартаменте заявили, что вопрос о помощи СССР не будет рассматриваться до тех пор, пока советская политика «противоречит официальной экономической стратегии западных стран». По словам Сталина, это «брутальное» решение лишний раз доказывало, что восточный союзник был нужен США лишь для того, чтобы сокрушить Германию, и они не могут найти ему место в новой картине мира.

В последние дни войны американцы отказались и от договоренностей в вопросе о репарациях. На ялтинской конференции речь шла о том, что Германия должна выплатить державам-победителям 20 миллиардов долларов. Однако Трумэн назвал эту сумму «нерациональной» и потребовал ее пересмотра, что стало вопиющим нарушением союзнических соглашений. Окружение нового президента призывало лишить СССР возможности восстановить страну за счет разорившего ее противника. В инструкции главе американской делегации в Комиссии по репарациям Э. Поули Трумэн настаивал на том, что германская экономика «должна быть оставлена в неприкосновенности». Стоило на конференции в Потсдаме, которая состоялась через два месяца после победы над Германией, затронуть вопрос о репарациях, как западные союзники морщились и делали такой вид, будто никакой предварительной договоренности не существовало, и, обсуждая эту тему, советская делегация демонстрирует один из смертных грехов. Москве предлагалось удовлетворить свою алчность, выкачав необходимые ей суммы из своей зоны оккупации. Хотя даже личные помощники госсекретаря Бирнса указывали ему, что в руках советских войск находится не «половина» германских богатств, а лишь 31% перемещаемых индустриальных мощностей. К тому же все знали, что самые тяжелые бои пришлись на восточную часть Германии; города и индустриальные центры здесь лежат в развалинах, и больше миллиарда долларов Советский Союз не получит. Циничный пересмотр ялтинских договоренностей в вопросе о репарациях стал одним из самых серьезных источников «холодной войны».

Имперские идеологи в Вашингтоне требовали установить контроль над индустриальным сердцем Европы и не допускать СССР в промышленные западные регионы Германии, которые планировалось превратить в бастион против вчерашнего союзника. Бирнс открыто заявил об этом на потсдамской конференции, отметив, что «в условиях демократии германский народ покажет себя более надежным партнером, чем Россия…». «Обновленная и денацифицированная Германия,— вторил ему Трумэн, — как часть некоммунистического мира и стабильной Европы является для нас более приемлемым вариантом, чем система четырехстороннего контроля, усиливающая Россию в послевоенную эпоху». Со временем ради того, чтобы осадить своего бывшего союзника, Соединенные Штаты пошли на немыслимые в военные годы меры, заново вооружив Германию и включив ее в Североатлантический альянс. Однако пока они лишь отказались от принятого в Ялте принципа, согласно которому Германией должен был управлять квартет победителей.

Ядерная монополия и двойные стандарты

Жесткая позиция англо-аме ри канской делегации на конференции в Потсдаме во многом объяснялась «невинной» телеграммой, которую получил Трумэн накануне встречи с представителями СССР: «Операция прошла этим утром. Диагноз еще не установлен окончательно, но результаты кажутся удовлетворительными и уже превосходят ожидания». Речь шла о Манхэттенском проекте, и послание означало, что Соединенные Штаты превратились в ядерную державу. Это вызвало настоящую эйфорию в окружении Трумэна, которое сразу потеряло интерес к выработке компромиссных решений. По словам Черчилля, «известие о бомбе преобразило американского президента. Он указал русским на их место и вел себя отныне как хозяин положения». «Сам британский премьер,— вспоминает начальник имперского Генштаба фельдмаршал Алан Брук, — впал тогда в состояние экстаза и рассуждал лишь о том, как с помощью нового оружия можно уничтожить все индустриальные центры России». Уже через месяц Объединенный разведывательный комитет подготовил документ под названием «Стратегическая уязвимость СССР», который можно считать первым планом атомной войны против государства, которое пока еще продолжало именоваться союзником англосаксов. Многие военные стратеги призывали нанести превентивный удар по России, прежде чем у нее появится своя атомная бомба — своеобразный способ отблагодарить народ, который сберег во время войны миллионы жизней в США и Великобритании.

На конференции в Потсдаме с СССР обращались как с обреченной на зависимость страной. И если всемирная экспансия США ни у кого не вызывала нареканий, Советскому Союзу отказывали даже в обеспечении безопасности собственных границ. Западные политики стремились «загнать Россию в азиатские степи», лишив ее влияния в том регионе, который был только что освобожден Красной армией от нацистов. США и Великобритания не желали признавать просоветские правительства Румынии, Болгарии и других восточноевропейских стран, требуя включить в них своих сторонников. Хотя русские даже не помышляли о том, чтобы отстаивать позиции коммунистов в англо-американской зоне ответственности, и спокойно наблюдали за тем, как западные страны громят левые движения в Италии, Франции и Греции.

Наиболее болезненным проявлением политики «двойных стандартов» стал для СССР польский вопрос. Американцы настаивали на передаче власти в Варшаве «поздним пилсудчикам», люто ненавидевшим Россию и отстаивающим принцип cordon sanitaire — «санитарного кордона» между советским государством и Западной Европой. Однако Москва наотрез отказывалась идти на уступки Вашингтону: в 1945 году торговать русской безопасностью было просто невозможно.

Еще одним поводом для раздражения советских дипломатов стал отказ союзников от своего обещания учитывать особые интересы России в Черноморском бассейне. В Ялте Черчилль и Рузвельт согласились с тем, что конвенция в Монтре, регулирующая статус проливов, должна быть пересмотрена в пользу СССР. Однако теперь американцы раздували русофобские настроения в Турции и требовали от Анкары «несгибаемой жесткости» в вопросе о проливах.

Учитывая настрой англо-аме риканской делегации, неудивительно, что она прокатила проект России, предлагавшей разделить подопечные территории «стран оси» в соответствии с вкладом, который союзники внесли в общую победу. На Западе подозревали, что СССР таким образом надеется прорваться к урановым залежам Конго. И Черчилль был категоричен, заявив, что итальянские колонии в Африке были завоеваны британцами, которые и должны теперь определять их будущее. Молотов резонно ответил на это, что Красная армия завоевала Берлин, однако предоставила позднее оккупационные зоны своим союзникам. Но эта реплика не нашла понимания у западных лидеров.

В целом хотелось бы отметить, что в отличие от рузвельтовской гвардии команда Трумэна относилась к советским дипломатам крайне пренебрежительно. «Как можно работать с этими животными?» — вопрошал председатель сенатского комитета по международным отношениям Артур Ванденберг, а президент в письме к матери называл русских «самым свиноголовым народом в мире». «России надо противопоставить военный кулак и жесткий язык, — отмечал он. — Я устал нянчиться с Советами». Рузвельт и его госсекретарь Кордэлл Хэлл не позволяли себе столь нелепого и неоправданного раздражения на фоне эпической драмы, пережитой СССР.

Начало «холодной войны»

Советский Союз один в течение трех лет сдерживал натиск гитлеровской Германии и внес решающий вклад в ее разгром. И вполне естественно, что он не желал идти на поводу у заокеанского союзника, спокойно наблюдавшего за его отчаянной борьбой в 1941—1944 годах и открывшего второй фронт в Европе, только когда Красная армия вышла за границы СССР.

Однако, отказываясь признавать претензии Соединенных Штатов на мировую гегемонию, Россия превращалась в их главного геополитического соперника. Политики в Вашингтоне приписывали ей стремление к экспансии, хотя американские, а не советские войска находились в Париже, Лондоне, Токио, Вене, Калькутте, Франкфурте-на-Майне, Гавре, Сеуле, Иокогаме и на Гуаме. Окружению Трумэну необходимо было найти оправдание своим усилиям по созданию Pax Americana, и миф о «коммунистической агрессии» подходил для этого как нельзя лучше.

Одним из главных создателей этого мифа стал посланник США в Москве Джордж Кеннан, возглавлявший посольство после отъезда Уильяма Гарримана. В начале 1946 года мучившийся язвой желудка, Кеннан составил самую длинную в истории Госдепартамента телеграмму, которая стала со временем библией американских дипломатов и наряду с речью Черчилля в Фултоне считалась отправной точкой «холодной войны». Давая оценку СССР, он писал: «Мы имеем дело с политической силой, фанатически приверженной идее, что не может быть найдено постоянного способа сосуществования с Соединенными Штатами; желательно и необходимо содействовать подрыву стабильности американского общества, уничтожению традиционного американского образа жизни, ослаблению внешнего влияния Америки — для того, чтобы обеспечить безопасность советской власти. СССР неотвратимо движется по предначертанному пути, как заведенная игрушка, которая останавливается только тогда, когда встречает непреодолимое препятствие». Таким препятствием, по мнению Кеннана, могла стать лишь целенаправленная политика США по «сдерживанию» Советов.

Поражает цинизм американцев, которые меньше чем через год после Великой Победы представили раненого союзника в роли непримиримого врага. Очевидно, что если бы СССР объявил о необходимости сдерживания американской экспансии, в Вашингтоне это восприняли бы как casus belli — причину для развязывания третьей мировой войны.

После разгрома Германии и Японии Соединенные Штаты оказались перед дилеммой: либо они должны были сохранить равноправный союз пяти государств — участников антигитлеровской ко али­ции, либо установить свое гос подство в Западной Европе и на Тихом океане, демонизируя Советский Союз. Именно второй вариант выбрала администрация Трумэна, рассчитывающая, что силовое преобладание Запада склонит к подчинению обескровленный войной Восток.

Публикуемый текст – выдержки из монографий одного из ведущих российских специалистов по истории Второй мировой войны, директора Центра международных исследований Института США и Канады Анатолия Уткина, который ушел из жизни 19 января этого года. Анатолий Уткин был автором, умело популяризирующим свои научные труды. Он признавался, что вырос на исторических хрониках Шекспира и вслед за французским исследователем Жюлем Мишле повторял, что в историю необходимо вчувствоваться. Ему это удавалось: книги Уткина полны любопытных деталей, которые иногда полностью меняют традиционные представления об изучаемой эпохе. Он был мастером исторического портрета, создавшим красочные живые изображения наиболее влиятельных политиков XX века.

Автор: Анатолий УТКИН, директор центра международных исследований Института США и Канады

источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/obxknovennxj_cinizm/

Нет комментариев