−4
большая тёрка
Тёрка в тагах
Большая Тёрка / Мысли / Личная лента katehon /
katehon
«Догоняющее развитие» — прагматичная идея или ловушка?
CORBIS/FOTOSA В итоге за 20 лет произошла и трансформация взгляда на ускользающий мираж — возможно, на руинах СССР кто-то и верил, что новую Россию примут в клуб развитых стран, а теперь трендом у здравомыслящих либералов стала идея снижения притязаний и догоняющей модернизации. Прошли, мол, времена индустриальных побед и полетов Гагарина. Надо перенимать технологии, экономические модели, прагматично дружить с соседями, которых все равно никогда уже не догнать, и в результате хорошего поведения получить право остаться непритязательным провинциальным соседом, так сказать, второго эшелона.
Но сам вопрос догоняющего развития и влияния чужих экономических рецептов на его результаты не так прост. На данный момент внятной теории, объясняющей, почему у одних стран «получилось», у других «получилось стать похожими на первых», а у третьих не получается вообще ничего, у экономистов не существует.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...ИХ НЕ ДОГОНЯТ
.jpg)
В течение XX века самые разные страны опробовали на себе вроде бы наиболее успешную неоклассическую модель (или ее элементы), базирующуюся на постулате рационально-эгоистического экономического поведения, механизмах частной собственности, свободной конкуренции и максимизации прибыли. Затем они вполне вроде бы интегрировались в мировую глобализированную систему разделения труда. Но результат получался у всех разный, а в целом хотя бы в какой-то степени приблизиться к уровню развитых западных стран удалось лишь «восточноазиатским тиграм», остальные с переменным успехом отстают — вопрос лишь в том, сильно или катастрофически (график 1). Начиная с 70-х годов динамика роста ВВП у немалого числа развивающихся стран вообще отрицательная — то есть они не только не догоняют, а все больше отстают.В результате у целого ряда экономистов появился закономерный вопрос: может быть, на экономическое развитие влияют не только абстрактные законы функционирования капиталистических рынков? И вообще, можно ли исходя только из этих законов рассматривать реальные, динамически развивающиеся во времени экономические системы?
«Неоклассическая теория по своей сути — неподходящий инструмент для анализа и разработки стратегий экономического развития. Она изучает функционирование рынков, а не их развитие. Можно ли разработать экономическую стратегию, не понимая, как развивается экономика? Сами методы, которыми пользовались ученые-неоклассики, задавали предмет исследования и препятствовали такому развитию. Эта теория уже в своей изначальной форме, математически строгой и элегантной, моделировала статичный мир, свободный от трения. Когда она обращалась к экономической истории или проблемам развития, в центре ее внимания всегда оказывались либо научно-технический прогресс, либо — позднее — инвестиции в человеческий капитал. При этом никто не принимал во внимание существование институтов, которые, задавая систему стимулов, определяют тем самым объем вложений, направляемых обществом в обе эти сферы», – говорил в своей нобелевской речи в 1993 году экономист Дуглас Норт. Идея о том, что рынок все расставит по местам в любой точке земного шара, не подтверждается историей: если бы существовали универсальные правила, простое следование которым позволило бы быстро повысить экономическое благополучие, ими бы все давно воспользовались. Однако, по мнению Норта, как раз наоборот — как именно рука рынка будет себя вести и появится ли вообще, зависит от институтов конкретного общества, всей совокупности формальных и неформальных правил поведения, ментальных моделей.
Решающее влияние неформальных структур общества на экономику отмечал и другой известный экономист — Эрнандо де Сото. Изучив экономики стран третьего мира, он пришел к выводу, что главный «тормоз» для их развития сегодня — правовая необеспеченность частной собственности и предпринимательства. То есть де-факто у жителей этих стран, даже из самых бедных слоев, есть материальные активы, но эта собственность юридически не оформлена надлежащим образом и потому не может служить залогом при проведении рыночных операций и использоваться в качестве капитала. Де Сото писал, что совокупная стоимость недвижимости, используемой бедняками стран третьего мира и бывшего соцлагеря и не являющейся их легальной собственностью, составляет не менее 9,3 трлн долларов. А в некоторых странах (Перу, Филиппины, Гаити и др.) стоимость нелегальных жилищ бедняков многократно (от 9 до 158 раз) превосходит активы правительств этих стран или размеры всех прямых иностранных инвестиций.Мысль о том, что всех к светлому будущему приведет именно приватизация и предельно защищенная законом частная собственность, многими разделяется и у нас в России. Идея в том, что развитые страны этот этап уже прошли несколько веков назад, мы же находимся в стадии становления. Но вот в активно развивающемся Китае, например, коллективная и государственная собственность более распространена, нежели частная. Налицо и другое противоречие: в этих странах никто не придумывал специальные «правильные правила», напротив, постепенно институционализировались, выкристаллизовывались практики и формы социального и экономического поведения, характерные для этих обществ. А сегодня всем остальным предлагается поступить совершенно противоположным образом – «навесить» на себя чужую сетку правил, чтобы добиться успеха.
Вот и Дуглас Норт писал, что формальные правила, заимствованные из другой экономики, функционируют совершенно иначе, чем в исходных условиях: «Это, в частности, означает, что перенос формальных политических и экономических правил, свойственных процветающим рыночным экономикам Запада, в страны третьего мира и Восточной Европы не обеспечивает оживления экономики в этих странах. Приватизация не является панацеей от экономической отсталости». Да и как таковой «экономический рост» в современном понимании — явление, которое наблюдается лишь около 250 лет, причем главным образом в Западной Европе и колониальных в прошлом территориях Британии. В самой Западной Европе какого-то общего для всех экономического прогресса тоже нет — если Англия и Голландия неуклонно преуспевали в этот период, то Испания и Португалия, наоборот, все больше сдавали свои позиции.
В России не первый год существует установка, что во всем виновата отсталая ментальность — надо сменить старое мышление на новое, современное, дополнить это списанным под копирку с «правильных стран» законодательством и системой собственности, и все заработает. А вот упомянутый нобелевский лауреат пришел к совершенно другому выводу: не существует никаких гарантий, что эволюция институтов и даже мировоззренческих систем приводит в государстве со временем к экономическому росту.
ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ФЕОДАЛИЗМ.jpg)
С точки зрения недавно выступавшего с лекцией в Москве норвежского экономиста и консультанта ООН Эрика Райнерта, навязывание «с целью догоняющего развития» большинству стран свободы торговли и специализации на сравнительных преимуществах приводит к совершенно обратному результату для их населения. Поскольку конкурировать на поле инновационных технологий с передовыми странами и корпорациями местным предпринимателям не по силам — на это часто нет ни исходных ресурсов, ни банального запаса времени, то страны в итоге делают выбор в пользу своих изначальных конкурентных преимуществ. А это в большинстве случаев природные ресурсы и дешевая рабочая сила. Первые к тому же исчерпаемы, и их добыча и использование со временем становятся все более дорогостоящими. Райнерт убежден, что исходные «преимущества» сопряжены с мальтузианской динамикой и понижающейся отдачей: вместо развития получаются деиндустриализация (отмирание неконкурентных отраслей собственного производства), деагрикультурализация (отмирание собственного сельского хозяйства) и в итоге депопуляция — все более-менее образованные и перспективные граждане эмигрируют работать в другие страны. Примеры этому — страны Восточной Европы после распада СССР, страны СНГ (Молдавия, Таджикистан и т. д.), Мексика и страны Карибского бассейна. В итоге богатые страны богатеют, но подавляющее большинство стран вовсе их не догоняет.Если посмотреть на приведенные Райнертом данные по Перу (график 2), то видно, что как только страна «влилась» в мировой рынок, зарплаты как «синих воротничков», так и «белых» пошли вниз. Во имя специализации на внешних рынках в такой ситуации страна правильно делает ставку на наиболее конкурентные там продукты, но гражданам-то от этого жить лучше не становится, «примитивизация» экономики касается и снижения не только их доходов, но и самого статуса. Поясняя этот пример для российской аудитории, ученый отметил: «Чтобы представить себе догоняющее развитие по подобному сценарию, спросите себя: что лучше: быть плохим адвокатом в Москве или хорошей русской посудомойкой в Париже? С точки зрения свободноконкурентной системы мировой торговли экономически правильным вполне может оказаться второе».
Но и трансформация структуры ВВП тоже нерадостна (график 3) – доля реальных зарплат все более снижается, тогда как доля прибылей неизменно растет. Райнерт называет это постиндустриальным феодализмом. При этом он убежден, что этот новый феодализм коснулся сегодня уже и самих развитых стран — в Латинской Америке снижение уровня зарплат началось в 70-е, деиндустриализация «второго мира» после распада СССР в 90-е годы затронула страны бывшего соцлагеря, но и в самих США реальный уровень зарплат и доходов домохозяйств вовсе не растет, а в период нынешнего кризиса проблемы коснулись и жителей благополучной Западной Европы.
СПУРТ ИЛИ БЕГ НА МЕСТЕ?.jpg)
Вторая половина XX века показала только один воспроизводимый пример качественного экономического скачка — это азиатские «драконы» и «тигры». Основоположником этой модели «прорыва в развитие» стала Япония, стартовавшая раньше всех (в 50-х годах XX века), затем по этой же дороге (с середины 60-х) прошли Южная Корея, Гонконг, Тайвань, Сингапур, за ними похожий путь проделал ряд стран АСЕАН (Малайзия, Таиланд, Индонезия, Филиппины), а с конца 70-х аналогичную модель успешно применяет Китай (график 4).Самыми общими характерными чертами данной модели являются ставка на дешевую, достаточно квалифицированную и дисциплинированную рабочую силу (на первом этапе), активная организационная и институциональная роль государства, агрессивный наступательный протекционизм, тщательно отобранные приоритетные направления прорыва.
Латиноамериканская модель, ориентирующаяся на внешние займы и приток иностранного капитала, высокий уровень социальной дифференциации и выкачивание сверхприбыли, а также либерализацию и методы монетарной и бюджетной политики, рекомендуемые МВФ, демонстрирует периодами весьма высокие, хотя и очень нестабильные темпы экономического роста (график 5) — подъемы здесь чередуются с острыми кризисами, а плоды развития достаются далеко не всем слоям общества.
Восточноевропейские экономики (бывшие социалистические страны), практически все следовавшие в своих реформах рецептам так называемого вашингтонского консенсуса, испытали в результате этого глубокое падение. Первый период модернизации (особенно для беднейших из них) был связан с индустриализацией по советскому образцу и специализацией в рамках СЭВ, второй период подъема — вторичная индустриализация — стал наблюдаться только после их приема в ЕС и связан с переносом производственных мощностей из более развитых западноевропейских стран (график 6).
Самое тяжелое впечатление остается от анализа экономической статистики большинства африканских стран, так как большую часть времени за последние 60 лет темпы роста ВВП в расчете на душу населения в них находились вблизи нуля, а то и вовсе глубоко в отрицательной области значений (график 7). Именно по этой причине эти государства иногда относят к так называемому четвертому миру, то есть к числу стран, не имеющих шансов на развитие. Оживление их роста в начале XXI века связано с высокой конъюнктурой и как следствие бурным подъемом цен на топливно-сырьевые товары.
Интерес представляет и ряд крупных стран Западной и Южной Азии. Они (например, Турция или Пакистан) демонстрируют довольно устойчивую динамику, характеризующуюся темпами роста вблизи общемировых средних значений, однако выраженную тенденцию к ускорению демонстрирует в последние два-три десятилетия только Индия (график 8).
Таким образом, «восточноазиатская модель» остается вне конкуренции по эффективности. От уровня неразвитых стран (например, на момент старта душевой ВВП Южной Кореи не отличался от беднейших африканских стран) этим экономикам удалось дойти до уровней, соотносимых с показателями Евросоюза (а в некоторых случаях и превышающих их). Существует множество объяснений прорыва Юго-Восточной Азии: и особенности менталитета в этом регионе, и конкретная историческая ситуация, и западные инвестиции. Опыт этих стран пытались перенимать многие. Даже на микроэкономическом уровне до сих пор выходит масса бизнес-литературы с названиями вроде «Дзен как путь успеха вашей компании», где подаются некие азиатские рецепты в виде микса восточной философии и бизнес-кейсов южнокорейских или тайваньских корпораций. Однако вряд ли они подойдут для стран с иными культурами.
МЕДВЕДЬ ТИГРУ НЕ ТОВАРИЩВ последние годы развитие России больше связывалось с руслом, в котором движутся страны БРИК. Бразилия, Индия, Китай и Россия — крупные и быстроразвивавшиеся рынки. В 2003 году аналитики Goldman Sachs предположили, что именно эти страны войдут в XXI веке в число главных мировых экономических игроков. Как писал в конце 2009 года американский экономист Нуриэль Рубини, прогноз оправдался на 75%, однако на роль России в «четверке» с конца прошлого года предлагают уже другие страны. Падение российского ВВП в кризисном 2009 году на 7,9% стало самым большим среди стран «большой восьмерки» и БРИК — в Бразилии падение составило 5%, а Китай и Индия показали рост ВВП (на 8,7% и 6,8%).
В 2005 году Goldman Sachs добавили к БРИК еще одиннадцать стран, потенциально способных на серьезный экономический рост: это Бангладеш, Вьетнам, Египет, Индонезия, Иран, Мексика, Нигерия, Пакистан, Турция, Филиппины и Южная Корея. И вот сейчас западные эксперты уже придумывают название для новой лидирующей группы быстрорастущих — BRICET (плюс Восточная Европа и Турция), BRICKETS (то же плюс Южная Корея) или BRIMC (плюс Мексика). Сам Нуриэль Рубини отдает предпочтение Индонезии как стране, способной заменить Россию в нынешней «четверке». Еще недавно военная диктатура, разрушительный азиатский кризис 1997 года, цунами 2004 года, рост радикальных исламских настроений, невысокий ВВП на душу населения — и все же экономические перспективы страны видятся экономистам вполне серьезными. К тому же, пока в России население сокращается, Индонезия стала четвертой в мире по численности населения страной с 230 миллионами граждан. «На целую Германию (80 млн человек) больше, чем Россия», — пишет Рубини.
Понятно, что в оценках России западными экспертами часто есть некоторая идеологическая предвзятость. Но вся эта история с «выпавшим Р» говорит о том, что вариант тихого догоняющего роста ничего не гарантирует — Россию и так никто особенно не зовет на «праздник жизни», а при малейших проблемах откровенно просят «на выход» — благо других желающих вокруг хватает.
ШАПКА ПО СЕНЬКЕ?В самой же России вопрос «догоним или не догоним» сегодня явно носит уже не экономический, а мировоззренческий характер. В этом смысле весьма показательной была, например, дискуссия после лекции профессора Райнерта — аудитория разделилась на два лагеря. Представители одного разными аргументами пытались доказать, что догнать никого уже не выйдет, и надо наконец отбросить свои «имперские фантазии», а вместо этого скромно пытаться перенять лучшие мировые практики в области технологий и бизнеса и закрепиться в роли «крепкого середняка», который хорошо умеет ориентироваться на лидеров и идет за ними на неком расстоянии. Представители противоположной точки зрения, напротив, утверждали, что шанс на рывок есть всегда, особенно у такой страны, как Россия, где и материальных, и человеческих ресурсов хватает, да и опыт истории страны показывает, что она явно способна на масштабные достижения.
Однако вряд ли стоит надеяться на какие-то невообразимые «нефтенанопрорывы» — перескочить в постиндустриальное будущее, минуя этап восстановления промышленности и инфраструктуры, не получится. Кроме того, успешная модернизация — это смена элит, чему они вряд ли будут рады. В данном случае последняя Олимпиада отлично показала, что никакие нефтяные деньги не сотворят чуда на ровном месте: там, где нет устойчивой системы, нет правил, потеряна преемственность, а главное — нет цели работать на результат, если он не приносит дохода прямо сегодня кругу «особо приближенных».
Как можно видеть на примерах многих стран, готовых рецептов экономического благополучия и уж тем более плана бросков с прицелом на лидерство нам никто не предложит, а если такие и есть, весьма спорной представляется их применимость в России. Удастся ли выработать свои? Ответ на этот вопрос, как кажется, лежит даже не столько в инструментальной сфере — то, что Россия относится к числу стран, которые потенциально могут очень и очень многое, доказывать не требуется, все уже доказано историей — сколько в области ценностей и смыслов. Если у нас и правда большинство граждан считает, что мы никого никогда не догоним, то так и будет — моральная капитуляция этому поспособствует ничуть не меньше, чем отстающая промышленность или недостаток научных достижений.
Автор: Маринэ ВОСКАНЯН, Андрей КОБЯКОВ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/yekonomika/soberi_svoyu_modelq/
