+23
большая тёрка
Тёрка в тагах
Большая Тёрка / Мысли /
Личная лента
-
katehon
"Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже когда она страдает и жалуется..." Чехов Антон Павлович. Письмо Орлову Н.И., 22 февраля 1899 г.
Жак Брель - Буржуа
Шахтёры об аварии на шахте Распадской
- 2 комментария
Обращение шахтёров Кузбасса
- 1 комментарий
Нашествие греческих варваров
Жак Аттали: Кризис только начинается. Интервью каналу Евроньюс 07.05.2010
Без простой победы
Александр Кокшаров, собственный корреспондент журнала «Эксперт» в Лондоне.
Военный конфликт между Германией и СССР был неизбежен. Однако события развивались таким образом, что Советский Союз получил важные преимущества, что определило логику завершения войны
Норман Дейвис: «Такой степени самопожертвования, как в Красной армии, не было больше нигде»
Фото: Александр Кокшаров
И в России, и на Западе нет единой точки зрения на то, что стало причиной победы СССР в войне над нацистской Германией. Одни называют произошедшее чудом, другие считают, что поражение Гитлера было закономерным. Порассуждать об этом в беседе с корреспондентом «Эксперта» согласился британский историк Норман Дейвис, профессор Оксфордского университета и автор ставшей бестселлером 2006 года книги «Европа в войне. 1939–1945. Без простой победы».
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...— В советской и затем в российской историографии проводится четкое разграничение между Второй мировой войной и Великой Отечественной войной. Таким образом, события до июня 1941 года — вторжение в Восточную Польшу в сентябре 1939го, оккупация балтийских стран, Бессарабии и Буковины, война СССР с Финляндией — рассматриваются как события, произошедшие «до войны». Насколько правилен такой подход?
— Война на Восточном фронте по факту началась 17 сентября 1939 года, когда советская армия перешла советско-польскую границу. Линия фронта постоянно менялась. И после Польши она переместилась в Финляндию, когда СССР совершил нападение на эту страну. Конечно, гораздо более масштабные события на Восточном фронте начались в июне 1941го, охватив значительно большие пространства.
Тем не менее Вторая мировая война имела Восточный фронт с самого начала. Особенно если учесть, что, когда военные действия шли в Польше и в Финляндии, на западе от Германии не было никакой настоящей войны. Даже несмотря на то, что Франция находилась в состоянии войны с немцами. А когда на востоке прекратились военные действия, то, по сути, началось «межвоенное» время. На франко-немецкой границе тоже был период «странной войны», когда военные действия не велись.
Но я хотел бы отметить, что на Западе есть тенденция не уделять особого внимания тому, что происходило на Восточном фронте в Европе. И хотя общественное мнение знало, что на востоке воюют некие «русские», и воюют очень тяжело, на Западе мало знают о деталях, о географии, о масштабах и о потерях. И это, конечно, недостаток.
Неизбежный конфликт
— Для большинства жителей СССР война началась в июне 1941 года. Почему Адольф Гитлер решил напасть на СССР? Ведь поначалу он был больше заинтересован в уничтожении Британии и даже готовил операцию «Морской лев» с высадкой войск в Британии. Он же прекрасно понимал, что, нападая на СССР, он открывает войну на двух фронтах, как это было в Первой мировой.
— Гитлер был оппортунистом. Он не имел долгосрочных планов в 1939м, когда начинал войну. И ситуация складывалась в его пользу. Он довольно быстро разгромил Польшу, хотя и столкнулся там с серьезным сопротивлением: поляки в первые недели войны нанесли немецкой армии больший ущерб, чем британцы за всю войну. Но затем Гитлер неожиданно быстро расправился с Францией, армия которой считалась самой сильной в Европе. Это заставило его поменять свои планы.
И Гитлер, и Сталин прекрасно понимали, что конфликт между Германией и СССР неизбежен. Но при этом еще за два года до начала войны Гитлер полагал, что в военно-техническом плане Германия не будет готова к войне с Советским Союзом до 1942–1943 годов, что война с СССР окажется самой большой по масштабу из-за географии и военной мощи обеих стран.
Похоже, Гитлер понимал, что Сталин тоже готовится к войне с Германией, пусть и оборонительной. При этом он знал, что и СССР не будет готов к войне еще какое-то время. Поэтому, когда в 1940 году Гитлер оказался в исключительной ситуации, разгромив Францию, он решил воспользоваться моментом и напасть на Советский Союз. И это решение было вполне рациональным на тот момент — Германия получила неожиданное преимущество во времени и решила им воспользоваться.
— Когда СССР начал войну против Финляндии, многие в Европе расценивали это как нападение коммунистической диктатуры на демократию. Весной 1940 года Британия была близка к тому, чтобы поддержать Финляндию. Если бы это произошло, как могли бы развиваться события?
— Любое изменение в исторической ситуации привело бы к изменению конечного результата. Если бы это произошло, Британия оказалась бы в состоянии войны и с Германией, и с СССР. В Лондоне, конечно, пытались это предотвратить.
Однако советско-финская война привела к неожиданному результату. Хотя СССР добился от Финляндии уступки территорий, все решили, что советская армия — несерьезный противник. Огромные советские войска напали на маленькую Финляндию, армия которой дала им гораздо более сильный отпор, чем от нее ожидали. Такой результат позволил Гитлеру принять решение: если финны могут противостоять советской армии, то немецкие войска сокрушат ее очень быстро. И такое мнение разделяли не только в Берлине, но и в Лондоне. Возможно, британцы посчитали, что советская армия не слишком уж и сильный противник.
— Но если бы Лондон оказался в состоянии войны и с Москвой, и с Берлином, сделало ли бы это их союзниками?
— Они на тот момент были партнерами, по крайней мере экономическими и даже отчасти политическими. Осенью 1939 года в Бресте и Львове проводились совместные советско-немецкие парады, которые ознаменовали победу над Польшей. Восточная Европа была поделена на сферы влияния, а СССР поставлял в Германию многие важные виды сырья, которые немцы не могли получать откуда-либо еще, например нефть. Но я не думаю, что ограниченный контингент британских сил в Финляндии привел бы к формированию полноценного союза между СССР и Германией. Хотя бы потому, что военные силы Британии были крайне ограничены: она имела самый большой в мире флот, но небольшую сухопутную армию.
Гибельная идеология
— Целью плана «Барбаросса» было достигнуть линии Архангельск—Астрахань. Сделать это не удалось. Почему?
— Есть несколько ключевых аспектов. Например, Гитлер постоянно мешал своим генералам, меняя направления наступления то на юг, то в центр, то на север. Результатом этой неразберихи и стал неуспех плана. Кроме того, кампания в пределах широких равнин СССР была совсем иной, чем в узких центральноевропейских долинах, зажатых со всех сторон горами. Танковые дивизии не получали достаточно топлива, чтобы обеспечивать необходимую скорость наступления. Причин было много, и в комплексе они не позволили немецкой армии быстро разгромить советскую. Но одной из ключевых причин провала Гитлера оказалась Украина. Во время Первой мировой войны, всего за двадцать лет до этого, отношения между украинцами и немцами были неплохими — кайзеровская Германия обещала Украине независимость. И многие на Украине это помнили. Кроме того, тридцатые годы на Украине были очень драматичным периодом — коллективизация, голод… Многие на Украине были настроены антисоветски и антирусски. Львов встречал немецкую армию цветами, поскольку миллионы украинцев ждали, что Германия освободит их от Советского Союза.
Но вместо освобождения немцы принесли на Украину репрессии и насилие. В результате большинство населения поддержало Москву и стало оказывать серьезное сопротивление наступающим немецким войскам. Если бы немцы были рациональны и поддержали идею украинской независимости, они взяли бы Украину очень быстро. И тогда положение СССР было бы значительно более шатким.
— Но Гитлер даже не вернул независимость балтийским странам, где многие этого ожидали. В Риге и Таллине немцев тоже встречали цветами.
— Да, страны Балтии, как и Украина, были настроены антисоветски. И когда они оказались между двумя огромными державами, у них не было особого выбора. Но нацисты были очень слабы в дипломатии. Идеология расизма мешала им использовать ситуацию и создавать возможности для сотрудничества. Германии нужен был Lebensraum (жизненное пространство) на востоке, и независимые Украина и Балтия не вписывались в эту картину мира. Советская пропаганда это очень быстро поняла и стала очень умно использовать, еще больше настраивая население против немцев.
— Но в Центральной Европе немцы создали государства-вассалы. Например, Словакию и Хорватию. Почему они не могли сделать то же самое в Восточной Европе?
— Потому что это противоречило бы расистской идеологии. В Центральной Европе это было не так важно, потому что речь шла о совсем крохотных регионах. Пронемецкая Словакия занимала лишь половину нынешней Словакии, а остальная ее часть была поглощена Венгрией. То же и с Хорватией. Немцам было проще создавать такие государства, которые не позволили бы другим, пусть и союзникам, как Венгрия, усилиться. На востоке Гитлер требовал территорий, которые должны были быть освобождены от населения — путем ликвидации или депортации. Чтобы эти земли стали регионом новой немецкой колонизации.
После провала блицкрига
— Одним из провалов плана «Барбаросса» стало то, что немцы не смогли взять Мурманск, который позже оказался важен для поставок по лендлизу. Что было бы, если бы СССР потерял Мурманск и этот важный транспортный коридор с союзниками?
— СССР оказался бы в худшей ситуации, конечно. Но я должен отметить, что первые поставки по лендлизу не были особо впечатляющими. Было мало координации. Первые поставки были британскими, они отправили в СССР британские шинели. Вы можете себе представить — шинели, которые годятся разве что для британских дождей! (Смеется.) Военная техника поставлялась второсортная, та, которую британцы не хотели использовать сами.
Лендлиз стал по-настоящему важен лишь в 1943 году, когда США стали поставлять большие партии военной техники и материалов через Иран. Поэтому потеря Мурманска не была бы критичной.
— Если бы Москва пала в 1941 году, это повлияло бы на ход войны?
— Наверняка. Но, как показал опыт Наполеона в 1812 году, взятие столицы не означает победу. Если армия противника остается действующей, то особого смысла в этом нет. А в России такие огромные пространства и людские ресурсы, что Красная армия могла отступать далеко. Даже если бы линия фронта переместилась к востоку от Москвы, у СССР были бы силы продолжать сопротивление немцам. Даже несмотря на катастрофические потери советской армии, которая продолжала вести бои.
— Но потеря Москвы или Ленинграда нанесла бы серьезный психологический урон.
— Конечно, это ведь столица и второй крупнейший город. Тут важен какой аспект: в отличие от западных армий советская получала приказ не отступать, даже если это не имело военного смысла. Кутузов решил уйти из Москвы, чтобы перегруппировать свои силы и затем нанести удар по французам. Советские генералы не имели такой свободы маневра. Поэтому Москва и Ленинград устояли. Точно так же уже в конце войны насмерть стояли города Германии — Кенигсберг, Бреслау, Берлин. Но расклад сил уже был иной.
— Есть исследователи, которые утверждают, что в конце 1941 года Сталин якобы пытался договориться о сепаратном мире с Германией через болгарских дипломатов. Это было возможно?
— Любой опытный политик пытается держать максимальное число сценариев решения конфликта. Поэтому наверняка Сталин рассматривал возможность использования дипломатического сценария. Но мне кажется, что Гитлер на это бы не пошел, пока немецкое наступление продолжалось. Ключевой целью Германии в войне был захват территорий на востоке. Если Гитлер видел возможность продолжить наступление, он вряд ли согласился бы на мир.
— В 1942 году Гитлер сменил свой фокус с наступления на Москву на южное направление. Операция на Кавказе приблизила его к нефти, но удлинила линию фронта на тысячи километров. Почему он решился на такой шаг?
— Ответ очевиден: Германии были нужны ресурсы. В стране не хватало топлива и продовольствия. Нет смысла иметь танковые армии, если нет топлива, чтобы заправить танки. И если нет продуктов, чтобы накормить солдат. Германия была блокирована с моря американцами и британцами. У Третьего рейха не было своей нефти. Как только стало ясно, что операция «Барбаросса» не смогла обеспечить победу одним ударом и предстоит затяжная война, вопрос ресурсов становился ключевым.
— Турция была союзником Германии в Первой мировой войне. Могли ли турки стать союзниками немцев на Кавказе?
— Скорее всего нет. Понятно, что туркам не понравилась бы немецкая оккупация Кавказа. Но, мне кажется, турки были еще и реалистами. Они помнили, какие разрушительные последствия для Турции имела Первая мировая: в войну они вступили огромной империей, контролировавшей весь Ближний Восток, а закончили ужасным поражением и едва не потеряли Стамбул. Турки были очень осторожны. Они понимали, что ситуация может развиваться не так, как им хотелось бы.
— Когда советские войска вошли на территорию немецких союзников, Румынии и Болгарии, они не столкнулись с серьезным сопротивлением. Если бы сопротивление было сильнее, советское наступление на запад оказалось бы более медленным?
— Политические силы в Румынии и Болгарии были разделены, поэтому сопротивление там вряд ли было бы серьезным. Иным было положение в Венгрии, где оборона Будапешта превратилась в одну из самых кровопролитных битв в войне. Именно там Гитлер решил использовать свои последние танковые дивизии. В результате сопротивление оказалось очень ожесточенным. И советская армия была вынуждена застрять в Венгрии на пять-шесть месяцев.
Реализм против романтики
— СССР требовал от своих западных союзников открытия второго фронта. Но они решили высадиться в Сицилии, а не во Франции. Почему?
— Потому что «битва за Атлантику», борьба между англо-американским флотом и немецкими подлодками, еще не была выиграна. Чтобы высадить десант во Франции, американцам надо было вначале перебросить свою армию в Британию. Пока этому угрожали немецкие подлодки, США не решались на этот шаг. И до лета 1943 года американцы не могли заняться переброской своей армии в Британию.
Но что американцы могли сделать, так это перебросить часть войск в Марокко, поскольку этот сегмент Атлантики куда меньше патрулировался немецкими подлодками. От Марокко американские войска дошли до Туниса, а затем смогли начать высадку в Италии.
— После того как союзники закрепились на юге Италии, мог ли второй фронт быть открыт на Балканах, а не в Нормандии?
— Это именно то, чего пытался добиться Черчилль. Но мне кажется, что это было маловероятно. Главной проблемой для западных союзников была нехватка сухопутных сил для масштабных операций. США вели войну на Тихом океане с Японией, а британская армия была небольшой. В Италии воевали и французы, и поляки, и французские «арабские легионы», состоявшие из рекрутов из Марокко и Алжира. И при этом в Италии наступление было крайне медленным. Немцы держали всего 18 дивизий, чтобы сдерживать наступление союзников на Апеннинах. Балканы оказались бы столь же сложным местом для высадки армий, поскольку рельеф, как и в Италии, мешал бы задействовать танки. Поэтому наступление было бы медленным и требовало бы больших военных ресурсов. А их просто не было. В Италии союзники застряли в горах очень надолго, так и не приблизившись к Альпам, которые представляли собой естественный барьер для наступления на Германию.
Понятно, что Черчилль пытался организовать высадку на Балканах, чтобы повысить влияние Британии и США в этом регионе. Черчилль был романтиком и в некоторой степени идеалистом. (Смеется.)
— Перед битвой за Берлин советские войска находились не в лучшем положении после стольких лет войны. Если бы им не удалось взять Берлин весной 1945го, могла ли Германия продержаться дольше?
— Это было возможно, конечно. Мы ведь знаем, что не всегда выигрывает сильнейший. Но советская армия на тот момент имела огромное преимущество и в людских ресурсах, и в технике. Кроме того, была огромная готовность жертвовать всем ради победы и скорого окончания войны. Я не помню точной цифры числа погибших советских солдат и офицеров во время битвы за Берлин, но речь идет о сотнях тысяч человек. Это больше, чем британская армия потеряла за всю войну в Европе.
Советская армия была, впрочем, в куда лучшем положении, чем американская. Они не хотели идти на серьезные жертвы в последние месяцы, потому что им нужны были силы для окончания войны против Японии. Эйзенхауэр отказался участвовать во взятии Берлина. Кроме того, логистика у американцев была более сложная, чем у советской армии: все от продуктов до техники должно было поставляться через Атлантику. Мощь армий западных союзников была значительно преувеличена западными историками. Некоторые из них полагают, что Запад выиграл войну в Европе. Конечно же, это неверно: война была выиграна даже не пятьдесят на пятьдесят, вклад СССР был неизмеримо больше.
— Если бы Япония напала на СССР в 1941 году, когда она напала на США, мог бы Советский Союз устоять, ведя войну на два фронта — в Европе и на Дальнем Востоке?
— Скорее всего нет. Для СССР в 1941 году перемирие с японцами было вопросом выживания, это позволило перебросить войска на фронт под Москвой. Если бы Япония решила наступать на север, а не на юг, это было бы очень плохой новостью для СССР.
Поддержка тыла
— Насколько важны были технические и военные аспекты для войны на Восточном фронте? Ведь в 1941 году были потеряны значительные промышленные районы СССР.
— Одной из ключевых причин того, что СССР устоял, была его промышленность. Успешная эвакуация заводов и рабочих из западных районов на Урал и в Сибирь стала настоящим чудом. Бывшие тракторные заводы с Украины превратились в танковые заводы на Урале и позволили обеспечить армию оборудованием.
На Западе подчас пренебрежительно относятся к советской технике, но советская военная техника во время войны была очень впечатляющей. Кто в 1939 году мог подумать, что лучший танк Второй мировой будет производиться в СССР? Т-34 был лучшим танком не потому, что он был самым мощным или тяжелым, немецкие танки в этом смысле их опережали. Но он был очень эффективным для той войны и позволял решать тактические задачи. Маневренные советские Т-34 «охотились стаями», как волки, что не давало шансов неповоротливым немецким «Тиграм». Американские и британские танки были не столь успешны в противостоянии немецкой технике. И речь не только о танках, советские самолеты тоже проявили свои отличные качества. Советская военная техника показала себя в войне очень хорошо — гораздо лучше, чем предсказывали многие на Западе.
Перемещение военной промышленности на Урал помогло Советскому Союзу переломить ход войны еще и потому, что немцы не могли бомбить его производственные мощности. Военные предприятия Германии вместе с ее городами подвергались постоянным бомбардировкам британской и американской авиации.
— Играл ли какую-то роль демографический фактор? Население СССР было значительно больше населения Германии.
— Да, играл. Но важны были не только абсолютные цифры. В двадцатые годы, после окончания Первой мировой и гражданской, в СССР наблюдался бум рождаемости, благодаря чему к сороковым власти получили многомиллионное поколение молодых мужчин, которых можно было призвать на военную службу. Хотя западные районы СССР и были оккупированы немцами, основная часть населения жила вне зоны немецкой оккупации. И под призыв попадали люди всех национальностей, особенно в последние годы. То, что в Европе называют русской армией, было армией многих национальностей, кроме русских в ней были узбеки, татары, грузины, армяне, казахи и так далее.
— А как насчет политического фактора? То, что СССР был тоталитарным государством, было минусом или плюсом?
— Я не согласен с американской теорией, согласно которой лучшие солдаты — это солдаты из свободных демократий. Демократия обеспечивает хорошую жизнь в мирное время, но во время войны ей сложнее убедить своих молодых сынов отправиться на смерть. Психология советской армии во время войны была удивительной. Такой степени самопожертвования не было больше нигде. Отчасти это было связано с тем, что людям было нечего терять в рамках той жесткой политической системы. И они были готовы жертвовать жизнью, чтобы приблизить окончание войны.
Оксфорд—Лондон
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/interview_bez_prostoi_pobedy/
Дорогая помощь союзников
Катя Муму разложила оппозицию
- 1 комментарий
Праздник великого чуда
Максим Соколов, колумнист журнала «Эксперт»
По всем правилам науки, наша страна не могла победить в войне и тем не менее победила. Споры о Победе — это, в сущности, споры о Божьем чуде
Фото: ИТАР-ТАСС
У разных народов разная память — что вполне понятно, и 9 (или 8) мая значит для тех же англичан и французов куда меньше, чем 11 ноября — День перемирия, в 1918 году поставивший точку в Великой войне, как называли тогда Первую мировую. Оно не удивительно, если учесть объем потерь, который у этих народов оказался в разы больше, чем во Вторую мировую. Это уже не говоря о Бельгии, оказавшейся главным театром военных действий. Долины Фландрии так и стали символом нескончаемого ада 1914–1918 годов.
Тем не менее День Поминовения 11 ноября существенно отличен от нашего 9 Мая. В первую очередь отсутствием тайны, отсутствием явного мистического ощущения, сопутствующего Дню Победы. 11 ноября есть вполне рациональное чувство того, как хорошо, что этот ад все же кончился, и вполне культурное желание помянуть павших. Какой-либо мистической и метафизической составляющей в Дне Поминовения не обнаруживается. Можно объяснять это духом народа, который у одних тяготеет к рационализму, а у других — к мистическому и трансцендентному, и это будет отчасти верно, но можно обратить внимание и на другое.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...Страшная четырехлетняя мясорубка «На Западном фронте без перемен» имела колоссальные последствия для мировой истории. Столь ожесточенной, непрерывно-длительной и расчеловечивающей войны в людской истории не было давно, а в смысле абсолютной численности людских и материальных жертв не было вообще. Но при этом в самом ходе кампании не было ни тайны, ни чуда, ни опровержения очевидности. Опровергая — и с огромной силой — прежние представления о гуманизме, да и о миропорядке вообще, Первая мировая в то же время лишь подтверждала рационально-шахматный взгляд на войну, когда при взгляде на 64 клетки становятся понятны суть игры и ее перспективы. Позиционный кошмар есть вечный шах или, если больше нравится, стратегический пат, только лишь ужасной длительности и кровопролитности. Ничего не поддающегося пониманию в этом патовом тупике нет, силы взаимоуничтожающих наций более или менее равны, ничья победа не представляется очевидной, напротив, всем ясно, что исход войны определится за окончательным изнеможением какой-то из сторон. Кто-то первый надорвется, в чем никакой особой промыслительности нет. А равно и чуда. Оттого и 11 ноября 1918 года может наводить на разные мысли, но для суждений мистического свойства в этом рациональном кошмаре места не наблюдается.
«Кто тут нам помог?»
9 мая 1945 года, да и вся история Великой Отечественной войны, дает для такого рода суждений гораздо больше места, поскольку победа была одержана вопреки всякой очевидности. Пусть даже шахматный взгляд на войну опровергается возражениями кн. Андрея Болконского: «Да, только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, а на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна… Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть» — нельзя же вовсе отрицать известные закономерности.
Тем более невозможно отрицать их, когда речь идет о тотальной войне с фронтами от моря до моря, когда экономики воюющих держав работают по единственному принципу «Все для фронта, все для победы». Даже и в 1812 году, когда война практически проходила по одной-единственной коммуникационной линии, а про мобилизационную экономику ничего не было известно, положение России считалось безнадежным. Столь неодолимым представлялось нашествие двунадесяти языков, да и взятие одной из двух столиц — Москва была не только крупнейшим городом России, но и (как, впрочем, и полтора, и два века спустя) важнейшим коммуникационным центром, солнечным сплетением страны, — что по всем тогдашним правилам и понятиям ничего, кроме как просить мира, Александру I не оставалось. Гибель нашествия воспринималась как чудо и порождала вопрос: «Кто тут нам помог? // Остервенение народа, // Барклай, зима иль русский бог?»
Патриаршее слово и приказ № 227
Но 1941 год был неизмеримо страшнее 1812го, а ведь вслед за ним был еще более страшный 1942й. Повторимся: шахматы — не шахматы, но признание, содержащееся в приказе № 227 от июля 1942 года (актуальное, впрочем, уже и для ранней осени 1941го): «Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба», — это убийственное признание о потерях неслыханных, о потерях, близких к половине хозяйственного и людского потенциала. Вопрос «кем и чем воевать?» вставал во всей своей прямоте, а фронт от моря до моря продолжал ежедневно проглатывать дивизии, вооружения, провиант.
По всем канонам военной науки, положение делалось все более безнадежным. Когда год назад патриарх Кирилл рассуждал о промыслительном и мистическом значении Победы, у Святейшего выходило почти по приказу № 227: «Многие специалисты в области военного дела говорили, что враг был настолько хорошо организован, вооружен, превосходил нас по всем возможностям, что наша победа не может восприниматься иначе, как чудо». Первым из этих специалистов оказывался сам тов. Сталин.
Отягощение коммунизмом
Но и этого мало. Сталин об этом в силу понятных причин особо не говорил, но положение усугублялось тем, что далеко не весь советский народ (в особенности на начальном этапе войны) был готов беззаветно защищать социалистическое (с ударением на этом первом слове) отечество. «В одном селе Рязанской области 3 июля 1941 г. собрались мужики близ кузни и слушали по репродуктору речь Сталина. И как только доселе железный и такой неумолимый к русским крестьянским слезам сблажил растерянный и полуплачущий батька: “Братья и сестры!..”, — один мужик черной бумажной глотке: “А-а, б…дь, а вот не хотел?” — и показал репродуктору излюбленный грубый русский жест, когда секут руку по локоть и ею покачивают. И зароготали мужики». Считая балансы начала войны, очевидно, приходится считать и такое возможное настроение «тех запасных, кто пил последние поллитра на полустанке и в пыли плясал с родными».
За двадцать три с половиной года своего существования (впрочем, некоторым краям СССР хватило и куда меньшего срока) советская власть нажила себе весьма обширные пассивы среди весьма обширных слоев населения — одни колхозники чего стоили, и этот фактор тоже, мягко говоря, не способствовал успешному для СССР началу войны. Готовность драться насмерть, готовность убивать и умирать на поле брани явилась не у всех и не сразу. А между тем со столь грозным и жестоким неприятелем всякое промедление с такой готовностью оборачивалось продвижением немца в иной день и по сто, и по сто двадцать километров в глубь нашей земли. Ярость благородная пришла не сразу. Да, хрестоматийные подвиги совершались начиная с 22 июня 1941 года, но и гигантские котлы, и встреча немца хлебом-солью случались тогда же.
Единение в беде
И, однако же, пришла. Советский режим не отличался мягкостью, да во время войны — и сугубо, и трегубо во время войны тотальной, когда на кону стоит все, — никакой режим мягкостью не отличается. Но никакими заградотрядами благородную ярость невозможно обеспечить. Децимации как последнее средство могут привести в чувство бегущее войско, но наступательный порыв ими не достигается. Наступать же предстояло от Сталинграда до Берлина. Два с лишним года. Единственно рабским страхом такое не достигается.
Достигается же лишь чувством национальной солидарности. Причем не только жизнь свою за други своя — это само собой разумеется, но и солидарностью с собственным государством. Есть к нему претензии, нет к нему претензий — когда речь идет о самом существовании страны и нации, народ и власть, даже и весьма дурная, оказываются совоюющими сторонами. Враг у них общий — Третий рейх, цель тоже общая — добить зверя в логове.
Для того чтобы по-ленински бить поддых свое ослабленное общенациональной бедой правительство, невзирая на то что беда неслыханная, для того чтобы твердо исповедовать «С чертом, с дьяволом, лишь бы не с Советами» (при всем при том, что от Советов радости чрезвычайно мало), — для всего этого народ оказался недостаточно интеллигентен. «Не смеют крылья черные // Над родиной летать. // Поля ее просторные // Не смеет враг топтать» оказалось доходчивее.
Божья тайна
Когда Иван да «за Русь Святую» спасли Европу и мир, вряд ли Иван, поднимаясь в смертную атаку, рассуждал о том, что как бы то ни было, но мы воюем на правильной стороне. Но острое запретительное чувство того, что немец не смеет топтать русскую землю, — позволительно допустить, что оно вполне присутствовало. Чувство родины, чувство дома и чувство «Не смеет» — это и есть то самое «За Русь Святую». Пусть даже проартикулированное в тех словах, что не для печати. Или же в ернических и оттого особо пронзительных словах Глазкова: «Господи, вступися за Советы, // Защити страну от высших рас. // Потому что все Твои заветы // Гитлер нарушает чаще нас».
И вышло так — День Победы 9 мая тому порукой, — что «За Русь Святую», давшее победить тогда, когда победа была в принципе невероятна, стало самым правильным и великим деянием нашей страны в самом тяжком и неправильном для нее XX веке. Никакая пропаганда, никакое телевидение etc., действием которых пытаются объяснить феномен сегодняшнего искреннего празднования, не в состоянии породить того, что порождается лишь прикосновением — пусть хотя бы краешком души — к Божьему чуду, случившемуся вопреки всякому вероятию и спасшему нашу страну и мир от зверя из бездны. Когда кто полностью слеп к тайне и у кого полностью атрофирована мистическая часть души, тут можно лишь с прискорбием заметить, что ignorantia non est argumentum. Большинство сограждан прикосновение к великой тайне ощущают — иначе бы на 9 мая не радовались, и это вселяет надежду в наших сегодняшних не самых веселых обстоятельствах. Оно, конечно, лучше ходить на Берлин напрямую, а не через Сталинград, но приходить в Берлин даже и сделав такой крюк, лучше, чем обратиться в ничто.
Зачем-то нужно, чтобы Россия была, и 9 мая мы благодарим Бога, за то, что была, есть и, по милости Его, будет.
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/prazdnik_velikogo_chuda/
Особое мнение - 13.05.2010: Максим Шевченко
Выстоять — исторический долг
Петр Турчин, профессор Коннектикутского университета (University of Connecticut) США, специалист в области популяционной динамики и математического моделирования исторической динамики, автор книг «Историческая динамика: на пути к теоретической истории» (2007) и «War and Peace and War: Life Cycles of Imperial Nations» (2006).
Русско-японская война привела к революции 1905 года, Первая мировая — к Февральской революции, а за афганской войной последовал распад Советского Союза. Почему же в 1941–1942 годах, испытав несравнимо более тяжелый удар, СССР не распался?
Фото: ИТАР-ТАСС
Наполеон считал, что на войне моральный фактор относится к физическому как 3:1. И действительно, было бы трудно понять победу Советского Союза над нацистской Германией, сравнивая лишь экономический потенциал противников. ВВП довоенных Германии и СССР был практически одинаковый, а на 1942 год совокупная экономическая мощь Германии, с учетом завоеванных территорий, превосходила мощь урезанного СССР в несколько раз. Тем не менее Красной армии удалось переломить ход войны в Сталинградской битве.
Более того, экономические теории военного успеха указывают, что важен не только общий объем экономики, но и ее качество (измеряемое подушевым ВВП). Как отметил историк Марк Харрисон, в Первой мировой воюющие страны выбывали из войны в строгой зависимости от степени развитости своей экономики: первой развалилась экономика Российской империи, затем Австрии. Германия продержалась до 1919 года, а Великобритания вообще избежала экономического коллапса. В 1930е СССР прошел быструю и в целом успешную индустриализацию, но советская экономика уступала по качеству немецкой, особенно сильно — в низкопродуктивном аграрном секторе.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...Не отрицая значительного вклада в победу довоенной индустриализации (ну и, конечно, климата и пространства — как же без них), мы все же должны признать, что определяющую роль сыграл моральный фактор — воля к победе, способность к самопожертвованию и сплоченность нации. Причем воля к победе была важна не только на поле битвы, но и в тылу — на заводе и в конструкторском бюро. В результате напряжения всех сил СССР, несмотря на заметно меньший экономический потенциал, удалось наладить производство боевой техники, по количеству и качеству не уступающее немецкой. Например, в 1942 году СССР произвел в четыре раза больше танков, чем Германия, и большинство из них составляли лучшие танки в мире — Т-34.
Но что интересно, насколько Великая Отечественная выбивается из ряда российских войн XX века. Русско-японская война привела к революции 1905 года, Первая мировая — к Февральской революции, а за афганской войной последовал распад Советского Союза. Почему же в 1941–1942 годах, испытав несравнимо более тяжелый удар, СССР не распался? Позволяют ли общие закономерности исторической динамики — клиодинамики — ответить на этот вопрос?
Фактор внешней угрозы
На самом деле именно тяжесть удара объясняет, почему начальные военные поражения не вызвали дезинтегративных процессов в российском обществе. Мыслители прошлого, включая арабского историка XIV века Ибн Халдуна и немецкого социолога Георга Зиммеля, давно отметили, что внешняя угроза сплачивает общество. Но не каждое общество способно к мобилизации всех своих ресурсов под влиянием внешней угрозы — здесь ключевую роль играет его история.
Логично предположить, что в тех регионах земного шара, где военные конфликты особенно интенсивны и вероятность уничтожения всего этноса особенно высока, будут выживать только наиболее сплоченные группы. В доиндустриальную эпоху одними из самых ярких примеров таких областей были степные пограничья между аграрными и кочевыми обществами. Геноцид и этноцид (уничтожение этноса без физической гибели его носителей) были обычным результатом войн между этими двумя типами обществ. Чингисхан был отнюдь не единственным степным полководцем, который вырезал население захваченных городов до последнего младенца. Участь побежденных степняков была зачастую не менее трагична, как показывает геноцид джунгарцев после их разгрома Цинским Китаем. Результатом такого жесткого межгруппового отбора должна быть эволюция крайне агрессивных обществ, обладающих большим потенциалом к экспансии и высоким уровнем внутренней сплоченности. И действительно, эмпирическое исследование автора показало, что более 90% из 65 великих доиндустриальных империй с территориями, измеряемыми в миллионах квадратных километров и населенных миллионами людей, зародились на степных пограничьях.
Возникновение и расширение Московской Руси полностью вписывается в эту макроисторическую закономерность. Между Москвой и ее степным рубежом, который в XV веке проходил по Оке, всего 100 километров. Степняки неоднократно жгли Москву или ее пригороды, а успешный набег кочевников мог означать потери десятков тысяч людей угнанными в полон и убитыми. Национальная сплоченность, способность к самопожертвованию и гиперцентрализованное государство были необходимыми предпосылками сначала выживания, а затем превращения Московского княжества в великую империю. И хотя степное пограничье было закрыто с завоеванием Крыма в конце XVIII века, автоматическая реакция на внешнюю угрозу (особенно по отношению к Москве) остается частью русского «культурного генотипа» до нынешнего дня. Процессы социальной эволюции протекают долго, и как приобретение этносом коллективной солидарности и социальной сплоченности, так и их потеря — дело не одного столетия.
Итак, Москва — это не Мазурские озера или, тем более, Ляодунский полуостров. Непосредственная угроза Москве дисциплинирует и концентрирует национальную волю. Советское правительство и конкретно И. В. Сталин, очевидно, знали это, хотя бы и на интуитивном уровне. Именно поэтому они отказались от коммунистических лозунгов и вернулись к проверенным историей символам для мобилизации населения, в частности к православной религии — ведь православие было структурообразующей идеологической подосновой России начиная с самого раннего московского периода. Отголоски русской истории даже слышны в таких популярных военных песнях, как «Священная война»: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною, с проклятою ордой». Конечно, европейские немцы внешне имели мало общего с азиатскими татаро-монголами. Но если судить по результатам, особенно по их общему людоедскому отношению к «недочеловекам», то сравнение вполне правомерное.
В тридцатые годы Сталин уничтожил всех, кто мог бы претендовать на роль альтернативной элиты
Фото: ИТАР-ТАСС
Влияние этого исторического фактора очевидно и в предыдущей Отечественной войне (1812), но особенно интересно сравнение с 1612 годом. Гражданская война в России, известная как Смутное время (1598–1613), разразилась по внутренним причинам. Но в результате катастрофической потери национальной сплоченности внешние враги смогли практически беспрепятственно вторгаться в центральные районы России. В 1608 году татары пересекли Оку и грабили селения вокруг Москвы, а в 1610м польские войска вошли в столицу. Именно в этот момент (начиная с конца 1608 года) центробежная тенденция, которая до того раздирала страну на части, начинает затухать, а интегративный процесс, наоборот, набирать силу. Причем новая интегративная тенденция возникает стихийно, она не направляется из какого-либо центра.
Последнее событие такого рода произошло совсем недавно. Я имею в виду взрывы жилых домов в Москве в 1999 году, организованные кавказскими исламистами. Если целью взрывов было устрашение населения и парализация общественной воли, то полученный результат был полностью противоположен задуманному. Ни у приверженцев официальной версии, ни у критиков ее не вызывает сомнения, что взрывы в Москве были ключевым элементом консолидации общества вокруг Владимира Путина, а также успеха последовавшей чеченской кампании. Конечно, масштабы и вызова, и ответа во второй чеченской были несопоставимы с Великой Отечественной, но логика, связывающая вызов и ответ, — та же.
А как же заградотряды?
Мне могут возразить, что нет нужды искать общие закономерности, объясняющие сплоченность СССР. Советский Союз при Сталине был жесткой (и жестокой) диктатурой, и этим все сказано. Но любое объяснение частного события, включая и такое, подразумевает общую закономерность, иначе это не объяснение. В данном случае предполагается, что диктатуры, авторитарные общества более эффективны в ведении войны, чем демократии. Однако эмпирические исследования утверждают обратное: статистический анализ базы данных по военным конфликтам между 1816м и 1992 годом показывает, что демократические государства выигрывают войны с несколько большей частотой, чем авторитарные государства. Эффект этот не слишком сильный, и исследователи пока не пришли к консенсусу по поводу конкретного механизма этой корреляции, но в любом случае авторитаризм никак не связан с высокой военной эффективностью. Достаточно сравнить дееспособность армий фашистской Италии и нацистской Германии, стран с очень схожим политическим строем. Политический строй и сплоченность нации — факторы ортогональные друг другу. Как диктатуры, так и демократии могут быть либо сплоченными, либо разобщенными.
В более крайней форме предположение, что боеспособность Красной армии объясняется одним ужасом перед заградотрядами, вообще абсурдно с социологической точки зрения. В битвах побеждают армии с высоким уровнем сплоченности, кооперации и способностью солдат и офицеров к самопожертвованию, а вовсе не армии, в которых одна часть гонит на смерть другую. Кооперация на базе одного насилия в принципе невозможна.
С другой стороны, все армии пользуются принуждением в той или иной форме — в военное время трусов и дезертиров расстреливают даже самые демократические государства. Как работает связка «кооперация — принуждение» в коллективах реальных людей (а не умозрительных конструктов, ничего не имеющих с реальностью, таких как «гомо экономикусы»), стало понятно лишь совсем недавно, в результате математических моделей и экспериментов в новой междисциплинарной области, «поведенческой экономике» (Behavioral Economics). Большинство людей в самых разных обществах во многих ситуациях готовы поступиться личной выгодой для общего блага. Но в любом обществе присутствуют и «халявщики» (free riders) — те, кто свой вклад в общее дело не вносит, но с готовностью пользуется плодами кооперации. Присутствие халявщиков оказывает разрушительное воздействие на способность группы к кооперации. Те, кто готов тянуть лямку, видят, что за их счет процветают халявщики, и, естественно, у них пропадает желание работать на общее благо. Никто не хочет быть «лохом». В результате способность группы к коллективному действию сходит на нет.
Эксперименты, проведенные Эрнстом Фером, Джозефом Хенриком и многими другими исследователями с реальными людьми в самых разных обществах — и индустриальных, и аграрных, и даже охотников-собирателей, — показали, как эту проблему можно преодолеть. Просто надо дать честным участникам кооперирующей группы возможность наказывать халявщиков (например, каждый участник может заплатить, чтобы на другого участника наложили штраф). В такой ситуации (и если в группе достаточное число честных «кооператоров») халявщики быстро понимают, что им выгоднее вносить свою долю в общий котел, чем платить бесконечные штрафы. В результате после первоначального всплеска число штрафов быстро падает к нулю (но возможность штрафов продолжает мотивировать халявщиков), а честные участники с чувством выполненного долга могут теперь спокойно работать на общее дело. Все тянут лямку, и никто не «лох».
Таким образом, группы, состоящие из одних халявщиков (или, пользуясь языком экономики, «рациональных агентов»), в принципе не способны к кооперации. В экономике этот теоретический результат известен как «трагедия общего дела» (Tragedy of the Commons). Поэтому главный элемент, обеспечивающий эффективное коллективное действие, — это наличие в группе «кооператоров». В группах, состоящих из одних честных «кооператоров», больше ничего не нужно. Но в группах, в которых есть халявщики (а чем больше группа, тем вероятнее, что в ней окажутся халявщики), необходим второй элемент — принуждение. Причем главная функция принуждения — убедить честных участников, что трудами их плодов не воспользуются халявщики.
Интересно, что эта логика явным образом присутствует в том самом приказе № 227 от 28 июля 1942 года, известном как «Ни шагу назад!». Там, в частности, говорится: «В случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной».
Фактор страха никак не способен объяснить высокие боевые качества Красной армии, а скорее — наоборот. Вполне вероятно, что чересчур жестокое и несправедливое отношение к советским солдатам и офицерам, включая тех, кто герoически вырвался из окружения, подрывало боеспособность армии.
Возвращаясь к общей теме сталинских репрессивных органов, понятно, что они могли бы быть важным фактором в подавлении революционных выступлений, наподобие тех, которые привели к революциям 1905го и 1917 года. Другое дело, что, за исключением национальных окраин, ничего подобного в СССР в 1941–1945 годах не наблюдалось. То есть подавлять было нечего. Немецкие полчища на подходе к Москве были одной из причин, объясняющих отсутствие таких выступлений. Но был и второй фактор, который, возможно, не уступал по значимости влиянию внешней угрозы.
Фактор «перепроизводства элит»
В исторической социологии пока нет однозначного ответа на вопрос, почему происходят революции. Из множества выдвинутых объяснений некоторые были отвергнуты как не соответствующие эмпирическим фактам. Например, Марксова концепция классовой борьбы была признана несостоятельной после того, как детальные исторические исследования показали, что ни в Английской, ни во Французской революции не было противостояния буржуазии и «феодалов». Например, в Английской революции одни представители купечества были роялистами, а другие — сторонниками парламента. Нет сомнений, что английская гражданская война была результатом глубокого раскола элит, но в этом расколе главную роль играли не экономические факторы, а религия, регионализм и просто личные связи. (Заметим, что мы здесь пользуемся термином «элиты» в его социологическом смысле, то есть это тот сегмент населения, который обладает властью или претендует на нее.)
Военное поражение как основная предпосылка революции послужило стержнем общей теории, предложенной американским социологом Тэдой Скочпол в 1979 году. Проблема, однако, в том, что исторические государства воевали почти непрерывно и, соответственно, часто проигрывали (если одна сторона выиграла, то противник должен был проиграть). И далеко не все (и даже не большинство) поражений приводили к революциям. Французская революция, кстати говоря, произошла после того, как Франция выиграла войну с Англией (это была американская война за независимость, в которой Франция выступала союзником США). Проигрыш в войне ведет к революции, только если внутри страны уже произошел раскол элит и одна часть элиты пользуется проигрышем для дискредитации правящей группировки.
Видимо, раскол элит и есть одна из самых важных причин революций. Одна из наиболее влиятельных концепций в современной исторической социологии, структурно-демографическая теория (см. «Эксперт» № 42 за 2008 г.), предлагает следующее объяснение механизма, который ведет к расколу элит. Основным фактором является «перепроизводство элиты» — чрезмерное разрастание числа претендентов на элитные позиции во властных структурах. В результате того что численность элит превышает свою «экологическую нишу», растет внутриэлитная конкуренция и конфликты, в свою очередь ведущие к фрагментации элит. Возникает слой так называемых контрэлит — обедневшие дворяне, младшие сыновья, «элитные претенденты» из разбогатевших крестьян или купцов и т. д. Их не устраивает сложившаяся структура власти, они и затевают революции.
Структурно-демографические предпосылки русских революций 1905го и 1917 года описаны в недавних работах Сергея Нефедова. Во второй половине XIX века число потомственных дворян в Европейской России (исключая польские губернии) выросло более чем вдвое. В то же время общая площадь земли, принадлежавшей дворянам, сократилась. Быстро рос процент безземельных и обанкротившихся дворян. Обедневшие дворяне в массовом порядке обращались к альтернативным источникам доходов, главным среди которых была государственная служба. Ужесточение конкуренции за места на госслужбе вызвало резкий рост спроса на высшее образование, на которое кроме дворян претендовали выходцы из купеческих и поповских семей. Число учащихся выросло в четыре раза, но государство было не способно трудоустроить всех выпускников высших учебных заведений (число чиновников увеличилось всего лишь на 20%). Образовался гигантский класс «лишних» людей, который к 1905 году оформился в контрэлиту — от сравнительно умеренных оппозиционеров («Союз освобождения», позже кадеты) до социал-демократов и эсеров.
Накануне Великой Отечественной войны ситуация была диаметрально противоположной. В результате Гражданской войны, красного террора, белой эмиграции и сталинских репрессий проблема перепроизводства элиты не просто была снята с повестки дня — образовалась обратная проблема (например, нехватка квалифицированного высшего военного состава). Видимо, Сталин прекрасно понимал, чем чревато перепроизводство элиты для стабильности государства и его личной власти. В любом случае он создал систему, которая, как гигантский пылесос, высасывала из общества всех элитных претендентов и затем уничтожала их.
Гражданская война была трагическим периодом в русской истории, а сталинские репрессии — еще и чудовищным преступлением. Но они также объясняют, почему в 1941–1945 годах в принципе не могло быть никаких революционных выступлений: не было контрэлит. Все возможные элитные претенденты либо уже были во власти, либо были репрессированы.
Фактор перепроизводства элит также объясняет, почему СССР спустя 50 лет распался. После смерти Сталина советское руководство отменило репрессии, но оставило пылесос включенным. В частности, советская образовательная система производила гигантское количество технической интеллигенции. Структура экономики, однако, менялась очень медленно, и все большее количество выпускников технических вузов оказывались невостребованными. Кроме того, советская система всячески продвигала на руководящие должности «национальные кадры». Результатом было перепроизводство элиты и внутриэлитная конкуренция и конфликты. И хотя СССР формально был диктатурой и в нем присутствовали все необходимые репрессивные органы, они не смогли предотвратить коллапс.
Общие исторические закономерности позволяют нам понять, почему в 1941 году произошел великий патриотический подъем и народ и элиты смогли сплотиться для отпора внешнему врагу. Но это никоим образом не умаляет героизм миллионов обычных людей. В конечном итоге, как писал еще Лев Толстой, движения социальных масс складываются из мириадов индивидуальных воль. Если бы наши отцы и деды не были готовы пожертвовать всем ради спасения Родины, моему поколению пришлось бы смириться в лучшем случае с участью неграмотного сельскохозяйственного раба на немецком фольварке.
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/vystoyat_istoricheskiy_dolg/
Государство нужно для Победы
Новость: «Обзор мировых рынков за 9 — 15 мая 2010 года»
«Метро‑клуб самоубийц»
Большой европейский бедлам — Агитационные ведёрки
Советская кавалерия
Чудеса и аномалии великой войны
Максим Рубченко, редактор отдела экономики журнала «Эксперт»
В 1941–1945 годах события пошли по наименее вероятному из возможных вариантов. Более логичным результатом советско-германского противоборства стал бы Брест-Литовский мир-2 в 1942 году
Фото: ИТАР-ТАСС
Была ли возможна победа гитлеровской Германии над СССР? Ответ во многом зависит от того, что считать победой. Если полную оккупацию страны — то шансов у Германии, разумеется, не было. Однако возможны и другие понимания победы. Так, после Великой Отечественной войны в умах российского генералитета сложился прочный стереотип, что победить — значит повесить свой флаг на самом большом здании во вражеской столице. Именно так мыслили наши генералы, планировавшие штурм Грозного в декабре 1994 года, да и афганская эпопея, по сути, начиналась в этой же парадигме: возьмем штурмом шахский дворец, посадим туда своего человека (аналог флага на крыше) и — мы победили. Шансы немцев на такую победу были вполне реальны — большинство историков признает, что, не задержись Гитлер с нападением на СССР из-за ожесточенного сопротивления сербов весной 1941 года, немецким войскам не пришлось бы сражаться помимо Красной армии еще и с осенней распутицей и ранними морозами, и Москву немцы бы взяли. Напомним, что и советское командование всерьез рассматривало возможность сдачи столицы — на это указывает, в частности, и минирование в ноябре 41го крупнейших московских зданий, включая Большой театр.
Впрочем, один из величайших стратегов в мировой истории Карл Клаузевиц еще в XIX веке выдал чеканную формулу «Цель войны — мир, наиболее комфортный для победителя». Исходя из такого понимания победой Гитлера над СССР стало бы заключение выгодного ему мирного договора, своего рода Брест-Литовского мира-2.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...Время логики
3 сентября 1939 года — день, когда Англия и Франция объявили войну Германии, — стало поворотным моментом в жизни главы Третьего рейха Адольфа Гитлера. Если раньше он планировал свои действия в соответствии со своими желаниями, то с этого дня все его ключевые решения жестко диктовались суровой необходимостью. И оккупация Норвегии для сохранения доступа Германии к основному источнику железной руды; и завоевание Люксембурга и Бельгии для нанесения удара по Франции (которая, повторим, сама объявила войну Германии) в обход линии Мажино; и захват Голландии с целью лишения англосаксов плацдарма для высадки войск в Северо-Западной Европе — все это были действия, необходимые для выживания Германии в складывавшейся обстановке.
Но к лету 1940 года, одержав целый ряд блистательных военных побед, Гитлер оказался в сложнейшей ситуации. С одной стороны, Германия находилась в состоянии войны с Великобританией, поэтому естественным направлением военных усилий Третьего рейха должен был стать разгром англичан. С другой — на востоке с каждым месяцем увеличивал свою военную мощь Советский Союз, и Гитлер не сомневался, что, стоит ему увязнуть в войне с Британией, как Сталин нападет на Германию, невзирая на мирный договор.
Расклад был ясен: у Третьего рейха два врага — Британия и СССР, Германия из-за нехватки ресурсов может вести только «молниеносные» войны, но блицкриг с высадкой на Британские острова невозможен даже теоретически. Остается один возможный блицкриг — против СССР. Разумеется, не с целью оккупации гигантской страны, а с целью принуждения Сталина к заключению нового мирного договора, который, с одной стороны, сделает невозможным нападение Советов на Третий рейх, с другой — обеспечит Германии доступ к природным богатствам России.
Для этого необходимо: во-первых, разгромить основные силы Красной армии в приграничном сражении. Во-вторых, оккупировать основные промышленные и сельскохозяйственные районы на Украине, в Центральном и Северо-Западном районах СССР, занять или разрушить Ленинград, где концентрировалось около половины советской тяжелой промышленности, и прорваться к нефтяным месторождениям Кавказа. И наконец, в-третьих, перекрыть каналы поставок в Советский Союз военной помощи и стратегических материалов из США и Англии через Мурманск и Иран. То есть пробиться к Белому морю (в идеале — к Архангельску) и к Волге (в идеале — захватив Астрахань).
Оставшись без армии, без важнейших объектов промышленности, без главной хлебной житницы и без англо-американской помощи, Сталин, скорее всего, согласится заключить с Германией новый «похабный мир» наподобие Брест-Литовского. Конечно, мир этот будет недолговечным, но Гитлеру-то и надо лишь два-три года, чтобы додушить морской блокадой и бомбардировками Британию и добиться от нее мирного договора. А потом можно будет объединить все силы «цивилизованной Европы» для удержания русского медведя на рубеже Уральских гор.
Только чудом немцы не смогли перекрыть путь северным караванам союзников
Фото: Роберт Диамент. Из архива Леонида Диамента
Спустя два месяца после победы над Францией Гитлер отдал распоряжение командованию вермахта подготовить расчет сил и средств для реализации этого плана. Однако в ходе работы военных план претерпел существенные изменения: одной из главных целей назывался захват Москвы. Основной аргумент немецких генштабистов в пользу взятия советской столицы заключался в том, что для ее защиты Красная армия вынуждена будет собрать все свои резервы, соответственно, у вермахта будет возможность разгромить последние силы русских в одном решающем сражении. Кроме того, захват Москвы — крупнейшего в СССР транспортного узла — значительно осложнит переброску сил Красной армии.
Логика в этом соображении была, однако фактически гитлеровскую концепцию войны с экономическими целями военные пытались свести к классической войне «на сокрушение». Учитывая ресурсный потенциал Советского Союза, шансы Германии на успех при такой стратегии были существенно ниже. В результате Гитлер выбрал компромисс: план наступления на СССР был разделен на два этапа, а вопрос атаки на Москву ставился в зависимость от успеха первой фазы наступления. В Директиве по сосредоточению войск (план «Барбаросса») заявлялось: «Группа армий “Центр” осуществляет прорыв в направлении Смоленска; поворачивает затем танковые войска на север и совместно с группой армий “Север” уничтожает советские войска, находящиеся в Прибалтике. Затем войска группы армий “Север” и подвижные войска группы армий “Центр” совместно с финской армией и подброшенными для этого из Норвегии немецкими войсками окончательно лишают противника последних оборонительных возможностей в северной части России. В случае внезапного и полного разгрома русских сил на Севере России поворот войск на север отпадает и может встать вопрос о немедленном ударе на Москву (Выделено нами. — “Эксперт”)».
Тем не менее с этого момента во всех планах германского командования центральное направление стало считаться основным, именно здесь концентрировались основные силы германской армии в ущерб «периферийным» направлениям, в первую очередь северному. Так, задача немецких войск, которым предстояло действовать на Кольском полуострове (армия «Норвегия»), формулировалась так: «Совместно с финскими войсками продвинуться к Мурманской железной дороге, чтобы нарушить снабжение Мурманской области по сухопутным коммуникациям». Против таких метаморфоз резко выступил начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии Вильгельм Кейтель, пытавшийся объяснить коллегам, что «Мурманску, как главному опорному пункту русских в летнее время, особенно в связи с вероятным англо-русским сотрудничеством, необходимо придавать куда больше значения. Важно не только нарушить его сухопутные коммуникации, но и овладеть этим опорным пунктом…».
Однако, не обращая внимания на эти разумные доводы, начальник Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер и командующий группой армий «Центр» Федор фон Бок с увлечением принялись планировать захват Москвы. Гитлер в спор своих военачальников не вмешивался, рассчитывая, что ход войны в период первой фазы операции «Барбаросса» покажет, кто из них прав.
Аномальный разгром
Директива по сосредоточению войск по плану «Барбаросса» была подписана Гитлером 15 февраля 1941 года. А 23 марта разведуправление Красной армии в сводке для руководства страны доложило, что, по сообщению заслуживающего доверия источника, «из наиболее вероятных военных действий, намеченных против СССР, заслуживают внимания следующие: по данным на февраль 1941 года, для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба наносит удар в направлении Ленинграда; 2я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока — в направлении Москвы и 3я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта — в направлении Киева». «Заслуживающим доверия источником» была Ильза Штебе (агентурный псевдоним Альта), сотрудница германского МИДа, которая регулярно передавала Москве первоклассную внешнеполитическую информацию — в частности, она же первой в декабре 1940 года сообщила о подготовке Гитлером плана нападения на СССР.
Отметим: в исторической и околоисторической литературе постоянно идут дебаты о том, почему советское командование не угадало дату нападения. В качестве объяснения упоминается тот факт, что, по подсчетам некоторых историков, разведка называла Сталину 14 сроков нападения Германии на СССР, и, естественно, он не мог знать, какая дата верна. Однако направление главных ударов — гораздо более важная информация: она позволяет планировать не только непосредственную реакцию на агрессию, но и весь ход войны. И в последующих сообщениях разных агентурных источников говорилось одно и то же: немцы планируют нанести три главных удара — на Ленинград, на Москву и на Киев. Все они советским руководством игнорировались. По свидетельству начальника разведуправления Генштаба Филиппа Голикова, даже 21 июня 1941 года Лаврентий Берия говорил Сталину: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня дезой о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это нападение начнется завтра. То же радировал и генерал-майор Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру».
События на всех фронтах развивались по одной схеме: попытка выполнить Директиву № 3 — растерянность ввиду ее полной неадекватности — поражение
Фото: ИТАР-ТАСС
Столь эмоциональная реакция Лаврентия Павловича объяснялась просто — страхом. Дело в том, что осенью 1939 года по предложению Берии резидентом советской разведки в Германии был назначен Амаяк Кобулов (псевдоним Захар) — брат бериевского заместителя Богдана Кобулова. Немецкого языка Захар не знал, но ему повезло — в начале августа он познакомился в Берлине с латвийским журналистом Орестом Берлинксом, который, как сообщил Кобулов в Москву, «трезво оценивает установление советской власти в Прибалтике» и готов «делиться полученной в кругах германского МИДа информацией». Вскоре новый источник начал сообщать, что главные интересы Германии — война с Англией и оккупация Ирана и Ирака, а наращивание рейхом вооруженных сил у советских границ преследует цель оказать политическое давление на Москву, дабы получить право участия в эксплуатации бакинских нефтепромыслов и возможность прохода через советскую территорию немецких войск в Иран. На самом деле Берлинкс был агентом гестапо и скармливал Кобулову дезинформацию, сфабрикованную в Главном управлении имперской безопасности. Кобулов передавал дезу непосредственно Берии, а тот докладывал Сталину. Признать, что несколько месяцев дезинформировал вождя по ключевому вопросу, Лаврентий Павлович просто не мог — он лучше всех знал, чем это может закончиться.
Между тем 22 июня сведения Деканозова и Тупикова о нападении Германии на СССР полностью подтвердились, и можно было сделать вывод, что и вторая часть их информации — о направлении главных ударов гитлеровской армии — тоже окажется правдивой. Тем не менее вечером 22 июня 1941 года нарком обороны маршал Тимошенко направил командованию западных фронтов директиву № 3, в которой утверждалось, что «противник наносит главные удары на Алитус и на фронт Владимир-Волынский—Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит—Шяуляй и Седлец—Волковыск». Самый мощный удар немцев — по Минску и Смоленску — в директиве вообще не упоминается. А то, что упоминается как «вспомогательный удар в направлении Тильзит—Шяуляй», на самом деле было стратегическим наступлением на Ленинград. Зато, исходя из предвоенных планов советского командования, эта директива предписывала Красной армии к 24 июня захватить польские города Люблин и Сувалки.
Дальше события на всех советских фронтах развивались по одной схеме. Сначала — попытка действовать в соответствии с директивой № 3 и предвоенными сценариями и всеобщая растерянность, когда выяснилось, что реальная ситуация не имеет ничего общего с планами командования. Затем — импровизированные контратаки на наступающих немцев разрозненными советскими частями, без поддержки авиации и тыловых служб, без разведки и связи с соседями. Результат — огромные потери в живой силе и технике, поражение, упадок морального духа, беспорядочное отступление, паника. Итог — развал фронтов и многочисленные окружения, в которых оказались сотни тысяч советских солдат и офицеров.
На Украине, где части Красной армии по численности в пять-семь раз превосходили немецкие войска, этот процесс затянулся до осени, и обошлось без окружений. В Белоруссии и Прибалтике все решилось за несколько дней: здесь советские войска были вытянуты «в нитку» вдоль границы, что позволило немцам, сконцентрировав силы на направлениях главных ударов, создать шести-, семикратное превосходство в численности войск, противостоять которому было невозможно. Проломив российскую оборону в нескольких местах, немецкие танки устремились к Москве и Ленинграду, оставляя окруженные и деморализованные части Красной армии в своем тылу.
Чудо под Мурманском
Единственным направлением, на котором немцам не удалось добиться намеченных целей, стало мурманское. Здесь в ходе операции «Серебристая лиса» планировалось силами армии «Норвегия» прорваться через реку Титовку, захватить полуострова Средний и Рыбачий, а затем — города Полярный (где располагалась главная база Северного флота) и Мурманск. Наступление началось на рассвете 29 июня, и к вечеру этого дня после тяжелого и кровопролитного боя наша 14я стрелковая дивизия, оборонявшая переправу через Титовку, была разбита. Остатки дивизии группами по 20–30 абсолютно деморализованных бойцов отходили к укрепрайону на полуострове Рыбачий.
Всего в полусотне километров перед фашистскими войсками лежал Мурманск, абсолютно не прикрытый с суши войсками. И тут случилось чудо: вместо стремительного наступления на восток, к Мурманску, немцы повернули к северу и начали прорывать укрепрайоны, расположенные на Рыбачьем и Среднем. Командующий армией «Норвегия» Эдуард фон Дитль, вероятно, до самой своей смерти в 1944 году проклинал себя за эту ошибку, ставшую роковой для всей немецкой армии: пока немцы сражались с укрепрайонами, 54я стрелковая дивизия закрыла путь на Полярный и Мурманск. Об оборону этой дивизии гитлеровским войскам предстояло безуспешно биться больше двух месяцев. 19 сентября обескровленные части армии «Норвегия» были вынуждены отойти обратно за Титовку, а еще через три дня Гитлер распорядился остановить наступление на Мурманск.
После этого немцы перенесли попытки наступления южнее, на кандалакшское направление, с целью перерезать Мурманскую железную дорогу. Но и здесь все их атаки были отбиты. В результате 10 октября 1941 года фюрер вынужден был издать новую директиву — № 37, в которой признавалось: «Для того чтобы до наступления зимы занять Мурманск или же перерезать Мурманскую железную дорогу в Центральной Карелии, боевая численность и наступательная способность имеющихся там в нашем распоряжении войск недостаточна; к тому же упущено подходящее время года». Атака на Мурманск переносилась на следующее лето, а о выходе к Архангельску Гитлер теперь даже и не упоминал.
В феврале 1942 года заключение перемирия было наиболее реально
Фото: ИТАР-ТАСС
Между тем 1 октября между СССР, США и Великобританией было подписано соглашение о взаимных поставках, согласно которому Англия и США взяли на себя обязательство поставлять Советскому Союзу ежемесячно с 10 октября 1941го по 30 июня 1942 года включительно 400 самолетов (100 бомбардировщиков и 300 истребителей), 500 танков, 1 тыс. тонн броневых листов для танков. А также порох, авиационный бензин, алюминий, свинец, олово, молибден и другие виды сырья, вооружения и военных материалов.
6 октября Черчилль направил Сталину личное послание: «Мы намерены обеспечить непрерывный цикл конвоев, которые будут отправляться с промежутками в десять дней. Следующие грузы уже находятся в пути и прибудут 12 октября: 20 тяжелых танков и 193 истребителя. Следующие грузы отправляются 12 октября и намечены к доставке 29го: 140 тяжелых танков, 100 самолетов типа “Харрикейн”, 200 транспортеров для пулеметов типа “Брен”, 200 противотанковых ружей с патронами, 50 пушек калибром 42 мм со снарядами. Следующие грузы отправляются 22го: 200 истребителей и 120 тяжелых танков». Всего за время войны в Мурманск и Архангельск пришло 78 конвоев, включавших в общей сложности 1400 судов и доставивших более 5 млн тонн стратегических грузов. «Северный коридор» оставался главным каналом поставки союзнической помощи СССР до конца 1943 года, когда американцы построили новую трансиранскую железную дорогу, и через Иран Сталин начал получать до миллиона тонн стратегических грузов ежемесячно.
Время логики-2
4 августа 1941 года Гитлер прилетел в Борисов, в штаб группы армий «Центр». Главным на совещании фюрера с военачальниками был вопрос, где сосредоточить основное усилие — на наступлении на Москву или на взятии Киева. «Я рассчитывал, что группа армий “Центр”, достигнув рубежа Днепр—Западная Двина, временно перейдет здесь к обороне, однако обстановка складывается так благоприятно, что нужно ее быстро осмыслить и принять новое решение, — заявил Гитлер. — На втором после Ленинграда месте по важности для противника стоит Юг России, в частности Донецкий бассейн, начиная от района Харькова. Там расположена вся база русской экономики. Овладение этим районом неизбежно привело бы к краху всей экономики русских… Поэтому операция на юго-восточном направлении мне кажется первоочередной, а что касается действий строго на восток, то здесь лучше временно перейти к обороне». Таким образом, Гитлер собирался вернуться к концепции войны с экономическими целями. Военные опять воспротивились. «Наступление на восток в направлении Москвы будет предпринято против основных сил противника, — заявил фон Бок. — Разгром этих сил решил бы исход войны».
И все же окончательное решение Гитлера было экономическим: «Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками». В связи с этим фюрер приказал повернуть 2ю армию и 2ю танковую группу с московского направления на украинское, в помощь группе армий «Юг». Это вызвало неоднозначные оценки в среде немецкого командования. Командующий 3й танковой группой Герман Гот принял сторону Гитлера: «Против продолжения наступления на Москву в то время был один веский аргумент оперативного значения. Если в центре разгром находившихся в Белоруссии войск противника удался неожиданно быстро и полно, то на других направлениях успехи были не столь велики. Например, не удалось отбросить на юг противника, действовавшего южнее Припяти и западнее Днепра. Попытка сбросить прибалтийскую группировку в море также не увенчалась успехом. Таким образом, оба фланга группы армий “Центр” при продвижении на Москву подверглись опасности оказаться под ударами, на юге эта опасность уже давала о себе знать…»
Командующий 2й танковой группой Гейнц Гудериан, которому предстоял 400километровый марш-бросок с московского направления на киевское, был против: «Бои за Киев, несомненно, означали крупный тактический успех. Однако вопрос о том, имел ли этот тактический успех также и крупное стратегическое значение, остается под сомнением. Теперь все зависело от того, удастся ли немцам добиться решающих результатов еще до наступления зимы, пожалуй, даже до наступления периода осенней распутицы».
Практика подтвердила правоту Гитлера: удар группы Гудериана во фланг и тыл Юго-Западного фронта привел к окончательному разгрому советских войск на Украине и открыл немцам путь в Крым и на Кавказ. И тут фюрер, на свою беду, решил немного потрафить военачальникам.
Чудо под Москвой
6 сентября 1941 года Гитлер подписал директиву № 35, санкционирующую наступление на Москву. Обрадованный фон Бок 16 сентября отдал войскам группы армий «Центр» приказ о подготовке операции по захвату советской столицы под кодовым названием «Тайфун».
Наступление началось 30 сентября, 13 октября гитлеровцы овладели Калугой. 15 октября танковая группа Эриха Гепнера прорвалась через Московскую линию обороны; в журнале боевых действий группы появляется запись: «Падение Москвы кажется близким».
Однако советское командование усилило обороняющиеся войска частями, переброшенными из Сибири и с Дальнего Востока. В результате к концу ноября немецкое наступление полностью выдохлось, а 5 декабря Красная армия перешла в контрнаступление силами трех фронтов — Калининского, Западного и Юго-Западного. Оно развивалось настолько успешно, что 16 декабря Гитлер вынужден был отдать «стоп-приказ», запрещавший отход крупных соединений сухопутной армии на больших пространствах. Группе армий «Центр» ставилась задача, стянув все резервы, ликвидировать прорывы и удерживать линию обороны. Через несколько дней своих постов лишились главные противники «войны с экономическими целями» — главнокомандующий сухопутными войсками Вальтер фон Браухич, командующий группой армий «Центр» фон Бок и командующий 2й танковой армией Гудериан. Но было уже слишком поздно.
Разгром немцев под Москвой стал возможен только благодаря тому, что советское командование перебросило дивизии с Дальнего Востока. Это факт, с которым никто не спорит. Переброска дивизий стала, в свою очередь, возможной после получения советским командованием надежных данных разведки о том, что Япония не планирует нападать на СССР. Само же решение японцев воздержаться от войны против Советского Союза было в значительной мере следствием чистой случайности или, если хотите, чуда.
В начале 1941 года поездом Москва—Владивосток в столицу СССР ехал новый спецкор японской газеты «Майнити симбун» Емо Ватанабэ — талантливый филолог, знаток русского языка, фанатичный поклонник русской литературы; он смотрел из окна на сибирские просторы и замирал от восхищения. Его восхищение Россией выросло еще больше, когда среди пассажиров этого поезда он увидел Наташу — студентку Московского пушного института, возвращавшуюся в столицу с каникул. Они познакомились, и именно это случайное знакомство во многом предопределило исход Московской битвы. Дело в том, что после приезда в Москву Емо и Наташа продолжали встречаться, и эта дружба не прошла мимо внимания компетентных органов: Наташу пригласили на Лубянку и попросили познакомить с Ватанабэ сотрудника НКВД. Отказаться она, конечно, не могла и вскоре представила японскому другу «дядю Мишу, брата отца». Ватанабэ прекрасно знал реалии советской жизни и сразу понял, что перспектива его встреч с Наташей прямо зависит от дружбы с «дядей Мишей». И стал одним из ценнейших агентов советской разведки.
Уже в марте Ватанабэ (который сам выбрал себе агентурный псевдоним Тотэкацу — «Боец») передал бесценную информацию: в Берлине немцы и японцы обсуждают возможность одновременного нападения на СССР летом 1941 года. Через несколько дней посол Японии в СССР Мацуока был приглашен на беседу к наркому иностранных дел Вячеславу Молотову. К удивлению японского дипломата, к этой беседе присоединился и начальник Генерального штаба Георгий Жуков, которого японцы хорошо знали по Халхин-Голу. Молотов и Жуков без обиняков обвинили Японию в тайном сговоре с Гитлером с целью агрессии против Советского Союза. Судя по всему, в ходе беседы у Мацуоки сложилось впечатление, что, во-первых, советская разведка посвящена во все секреты Гитлера, во-вторых, Красная армия готова принять превентивные меры, устроив японцам второй Халхин-Гол. Прямым результатом этого стало подписание 13 апреля 1941 года советско-японского Договора о ненападении — основного фактора, удержавшего Японию от вступления в войну.
10 октября 1941 года резидент советской разведки в Стране восходящего солнца Рихард Зорге (Рамзай) сообщил, что Япония не вступит в войну против СССР, а будет воевать на Тихом океане против США. Сталин Рамзаю не доверял, поэтому проверить поступившую от Зорге информацию попросили Ватанабэ. Через несколько дней Тотэкацу подтвердил информацию Рамзая: Япония собирается напасть на США, а японская Квантунская армия не планирует никаких активных действий против СССР. И советское командование начало переброску сибирских дивизий под Москву.
В 1946 году Ватанабэ вернулся в Токио, где продолжил работу в «Майнити симбун», а заодно стал резидентом советской разведки в Японии вместо погибшего Рихарда Зорге. В 1954 году офицер КГБ Юрий Растворов, сбежавший в США, выдал Бойца американцам, а те сообщили о нем японской контрразведке. Ватанабэ был арестован, предстал перед судом и… был оправдан: судьи признали, что передаваемая им Советскому Союзу информация наносила вред США, но не Японии. Сам Боец заявил на суде, что таким образом мстил американцам за бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Впрочем, для нас важнее два принципиальных момента: Емо Ватанабэ очень поспособствовал, во-первых, заключению советско-японского Договора о ненападении, во-вторых, переброске сибирских дивизий под Москву. Но что если бы Наташа села в другой поезд?
Точки выхода
5 января 1942 года на заседании Ставки Сталин заявил: немцы в растерянности от поражения под Москвой. Они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление. Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны. 7 января 1942 года штабы фронтов получили директивное письмо Ставки Верховного главнокомандования: «Учитывая успешный ход подмосковного контрнаступления, целью общего наступления поставить разгром противника на всех фронтах — от Ладожского озера до Черного моря». На подготовку всеобщего наступления войскам дали всего неделю — оно началось 15 января. И вскоре провалилось: несмотря на то что Сталин ввел в бой стратегические резервы Ставки — 20ю и 10ю армии, 1ю ударную армию, другие части усиления и всю авиацию, — Красной армии не удалось прорвать оборону немцев ни на одном участке. Начальник Генштаба Александр Василевский в своих мемуарах о затее Сталина отозвался коротко: «В ходе общего наступления зимой 1942 года советские войска истратили все с таким трудом созданные осенью и в начале зимы резервы. Поставленные задачи решить не удалось».
На советско-германском фронте установилось стратегическое равновесие — обе стороны истратили свои резервы и не имели ресурсов для активных действий. Гитлеру было ясно, что блицкриг провалился и война переходит в затяжную стадию, к чему Германия не готова экономически. Советский Союз, в свою очередь, понес колоссальные потери в людях, военной технике, экономическом потенциале, и перспективы восстановления всего этого представлялись весьма туманными. Лучшим выходом для обеих сторон в этой ситуации могло бы стать длительное перемирие, и можно не сомневаться, что, выступи одна из сторон с подобной инициативой, вторая бы ухватилась за эту возможность с радостью. Но инициативы никто не проявил, и Гитлер решил сделать еще один ход в игре: в июне немецкая армия развернула генеральное наступление на Юге и прорвалась на Кавказ и к Волге.
Беспримерные по жестокости бои за Сталинград историки оценивают как бессмысленные с военной точки зрения, пытаясь найти объяснение упорству обеих сторон в Сталинградской битве символическим значением города. Это ошибка. Для Красной армии потеря Сталинграда означала одно: вернуться на западный берег Волги будет почти невозможно. Для Гитлера же взятие Сталинграда могло бы стать решающим козырем для начала переговоров о перемирии: у Германии иссякали ресурсы для продолжения войны, в первую очередь людские. Фюрер даже вынужден был обратиться к своим союзникам с просьбой прислать войска на подмогу и поставить итальянские, румынские, венгерские дивизии в первую линию, хотя все понимали, что они не в состоянии выдержать более или менее серьезного удара советских войск (как оно в конце концов и случилось).
У Красной армии дела были не намного лучше. Знаменитый сталинский приказ № 227 «Ни шагу назад» от 28 июля 1942 года был отчаянным призывом командования к умам и душам бойцов: «Братцы, хватит драпать!» — и демонстрировал всю сложность ситуации в советских войсках. Однако долгосрочные перспективы у русских были очевидно лучше, чем у немцев, — разница ресурсных потенциалов (да еще с учетом поступающей в СССР помощи союзников) ощущалась уже весьма отчетливо. Не зря, по свидетельству германского министра вооружений Альберта Шпеера, осенью 1942 года (но еще до начала советского наступления под Сталинградом) второй человек в рейхе — Герман Геринг — в частной беседе сказал ему: «Германии очень повезет, если она сможет сохранить свои границы 1933 года».
В этот период, когда оба противника балансировали на лезвии ножа и невозможно было точно предсказать, кто же окажется в выигрыше, у Гитлера был второй реальный шанс добиться перемирия и таким образом позволить Германии выйти из войны более или менее достойно. Стараясь получить главный козырь — Сталинград, — фюрер этот шанс упустил. А в январе 1943 года на конференции в Касабланке США и Великобритания приняли требование о безоговорочной капитуляции Германии, и более или менее почетный для немцев мир стал невозможен. Так Третий рейх был обречен на разгром.
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/chudesa_i_anomalii_velikoi_voiny/
Высоцкий - Тот, который не стрелял
"Тёмная ночь" - Песня из кинофильма "Два Бойца"
Правда о штрафбатах
- 12 комментариев
«Германия проиграла войну осенью 1941-го»
Сергей Сумленный, собственный корреспондент журнала «Эксперт» в Германии.
Иррациональность принятия решений, болезненная самоуверенность и плохой выбор союзников — вот причины поражения Германии во Второй мировой войне, считает профессор Университета бундесвера в Гамбурге, специалист по истории операций Второй мировой войны Бернд Вегнер
Бернд Вегнер: «После битвы под Москвой немецкая военная концепция лишилась фундамента»
Фото: Сергей Сумленный
— Насколько возможно было одной стране, пусть даже с союзниками, выиграть мировую войну?
— Если мы говорим о Третьем рейхе, то я не думаю, что у него была хоть какая-то возможность выиграть мировую войну в целом.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...— Когда вы говорите «в целом», означает ли это, что успехи в определенных регионах: в Европе, в Северной Африке, на Ближнем Востоке — были возможны?
— Да, у Германии была возможность одерживать победу на конкретных театрах военных действий и достигать оперативного успеха. Я должен сразу пояснить, что под понятием «оперативный уровень» в Германии понимается то, что в России называют «стратегическим уровнем», то есть крупные военные операции. Стратегическим же уровнем в Германии называется еще более высокий уровень, включающий в себя также политические, экономические и прочие решения. Так вот, отличный пример оперативного успеха — Франция. Это был настоящий военный триумф. Однако это сильно отличается от выигранной в целом войны. Де Голль отлично понимал это, когда летом 1940 года сказал: «Франция проиграла битву, но не войну». Германия же, в свою очередь, выиграла кампанию, но не выиграла войну. Глядя же на всю сложность происходивших процессов, я уверен, что Германия не имела шансов выиграть войну в целом. Тотальную войну нельзя выиграть только на военном театре. Это война, которую ведет вся страна, все общество. Военная составляющая — лишь часть этой войны. Промышленность, экономика, пропаганда, политика — это другие ее составные части. И в этих сферах Германия была обречена на неудачу, поскольку была не в состоянии вести затяжную сложную войну.
— И все-таки чего не хватало Германии в перечисленных вами сферах тотальной войны?
— Главной причиной того, что Германия проиграла войну, были, несомненно, союзники. И в первую очередь Советский Союз — я всегда придерживался точки зрения, что война была выиграна в основном СССР. К сожалению, этот факт был утерян в историографии холодной войны.
Но война была выиграна союзниками в том числе и потому, что Третий рейх страдал от ряда структурных дефицитов. У Германии не было устойчивой стратегической военно-политической концепции ведения войны. Это звучит неожиданно, но большую часть войны Германия вела в импровизационном режиме. Германия была не способна к созданию устойчивых союзов, к восприятию своих союзников как равноправных партнеров. Наконец, был дефицит рациональности при принятии решений. В гитлеровской Германии внешнеполитические решения принимались бессистемно. Например, объявление войны США было единоличным решением Гитлера. План «Барбаросса», а также план «Блау» — немецкого наступления 1942 года на Кавказе — не были системно подготовлены. В большей или меньшей степени они были созданы Гитлером на интуитивном уровне, и штабы были поставлены перед необходимостью последующего обоснования этих планов. Еще одним структурным дефицитом была нацистская идеология. Идеология не позволила заключить досрочный мир, и именно идеология подталкивала немцев к систематической недооценке противника, в особенности Советского Союза, и к переоценке собственных сил вплоть до 1943 года.
— Но Германия все же регулярно демонстрировала успехи на определенных театрах военных действий. Неужели из этих успехов невозможно было извлечь выгоду?
— Победы — это очень опасная вещь. Победы обманывают. Они искушают поверить в иллюзию, что успех предрешен. Особенно это сказалось на немецком военном руководстве. Немецкий генералитет был зациклен на старой идее решающей битвы, восходившей к немецкой военной традиции. Генералы были уверены, что война выигрывается решающей битвой, после нее войска занимают столицу противника, и вот — победа. То есть они думали, что все будет, как во время франко-прусской войны, битвы при Седане и так далее. Кстати, Гитлер принадлежал к меньшинству, которое не разделяло этой иллюзии. Его взгляды на войну были более современными, нежели взгляды большинства его генералов. Однако в целом такие взгляды привели к тому, что немецкие генералы переоценили свои возможности. И сильнее всего они переоценили их после победы над Францией летом 1940 года. Всего за шесть недель армия, считавшаяся самой мощной в мире, по крайней мере среди сухопутных армий, была повержена. Кто еще в силах остановить вермахт? Нацисты вообразили, что они могут все, и с этой установкой они начали планировать войну против СССР, которого они оценивали как значительно более слабого противника, нежели Франция.
Однако надо понимать, что вплоть до весны 1941 года блицпобеды были лишь оперативными победами. Они были достигнуты благодаря тому, что немецкая армия более успешно использовала такие современные аспекты ведения войны, как мобильность, внезапность, превосходство в огневой мощи. Война же против Советского Союза была совершенно другой. Для этой войны немецкая промышленность снова должна была подготовить армию к наступлению.
Надо понимать, что в Третьем рейхе была очень тесная связь между военной промышленностью и армейским планированием. И здесь мы упираемся в важнейший фактор дефицита людских ресурсов. Германии банально не хватало людей. К 1 мая 1941 года Германия планировала выставить 180 полностью укомплектованных дивизий. Но предварительно нужно было произвести для этой армии вооружение и боеприпасы. Поэтому летом 1940 года была выдвинута идея военно-промышленного блицкрига. Часть армии была демобилизована. Этих солдат отправили по домам, где они превратились в рабочих и начали ковать оружие, которое сами потом в 1941 году должны были использовать. Идеологически для Третьего рейха это был прекрасный ход, поскольку он демонстрировал единство фронта и тыла, рабочего и солдата. Однако этот первый стратегически спланированный немецкий блицкриг был очень рискованным. Ведь нужно было заранее составить планы и все рассчитать. Сколько продлится кампания? Предполагалось, что максимум полгода. Сколько потребуется оружия и боеприпасов во всех родах войск? Сколько топлива? Сколько солдат? Сколько боеприпасов будет израсходовано? Какая доля вооружения сломается? Сколько будет убитых и раненых?
— И чем дальше горизонт планирования, тем больше отклонения от реальности.
— Именно. И при этом за основу расчетов были положены результаты кампании против Франции. Когда к осени 1941 года стратегический блицкриг провалился, это означало стратегическую катастрофу. Осень 1941 года, перелом под Москвой, стала не просто оперативным поражением вермахта. Гораздо хуже было то, что стало ясно: немецкая военная концепция лишилась фундамента. Потери оказались гораздо большими, чем предполагалось. Расход материалов, износ вооружения, объем использованных боеприпасов также оказались гораздо выше, чем планировалось. А возможностей восполнить потери у Германии не было. В итоге к концу 1941 года война уже была практически проиграна: единственная имевшаяся стратегия войны провалилась, а резервного плана у Германии не нашлось.
— Давайте вернемся к битве под Москвой. Осенью 1941 года немецкие войска стояли в шаге от Москвы, в городе дошло до паники. Можно предположить, что если бы зима была не такой холодной или снабжение вермахта было чуть лучше, то немецкие войска имели бы шанс захватить советскую столицу. Была бы война в таком случае выиграна? Ведь с большой вероятностью советское правительство было бы после этого низложено или же решилось бы капитулировать.
— Очевидно, что при чуть более удачном стечении обстоятельств немецкие войска могли войти в Москву. Когда я говорю, что Третий рейх не мог выиграть войну в целом, я не имею в виду, что Германия была не в состоянии добиться успеха в военной кампании против СССР. Советский Союз с трудом выжил после немецкого нападения. В 1941–1942 годах СССР был на грани краха. Но даже победа над СССР, даже распад централизованного руководства не означал бы конец войны в России. Мне кажется куда более вероятным, что боевые действия на оккупированной территории продолжились бы в децентрализованном варианте. Значительная масса немецких войск продолжали бы оставаться в России. Кроме того, Германия даже в этом случае не смогла бы настолько успешно разграбить СССР, как это планировалось. Вообще, экономические выгоды от оккупации СССР постоянно оказывались значительно ниже немецких ожиданий. Это означает, что Германия, как я уже говорил, могла добиться успеха на данном военном плацдарме, однако это не предрешило бы исход войны — война с западными союзниками никуда бы не делась. И хотя я говорю, что СССР был державой, которая сокрушила Германию, нельзя забывать, что США были лучшей гарантией невозможности глобальной победы Германии. Если бы Германия победила СССР, то война бы не закончилась. И атомная бомба, возможно, упала бы на Берлин.
— Насколько очевидной была неминуемость поражения Германии для немецких генералов осенью 1941 года?
— Несмотря на потери, генералы сохраняли оптимизм. Они полагали, что война стала сложнее, однако мало кто в Германии тогда понимал, насколько все плохо. Возможно, это понимал Гитлер, поскольку он вообще лучше своих генералов понимал тотальный характер войны. Я допускаю, что на рубеже 1941го и 1942 года он стал осознавать, что шансов выиграть войну не осталось. Разумеется, ему приходилось излучать оптимизм. Он даже надеялся, что кампания 1942 года поможет захватить необходимые для долгой войны ресурсы и переломит ситуацию. Понимаете, Германия была вынуждена — если она хотела продолжать войну — как можно быстрее захватить как можно больше ресурсов, чтобы быть в состоянии противостоять союзникам.
Поэтому в войнах, которые вел Гитлер, экономические цели постоянно играли первоочередную роль. Это было частью идеологии. В кампании 1942 года — в броске к кавказской нефти и к Сталинграду — экономические цели были абсолютно превалирующими. Без захвата ресурсов, в первую очередь кавказской нефти, ведение затяжной войны было просто невозможно. Было бы невозможно производство топлива для армии — а значит, ведение войны на огромных пространствах суши. Невозможно было бы и ведение требовавших огромного количества топлива операций на море, невозможно ведение воздушной войны. Этот факт с трудом находил понимание среди военных. Уже после войны Гальдер с потрясающей откровенностью написал, что «захват нефтяных месторождений был непривычным делом». То есть это опять та самая старая военная традиция: надо разбить вражескую армию, захватить город, пройти по нему парадом. А воевать за нефтеперерабатывающий завод — это как-то непривычно. Но для Гитлера это было более чем очевидно. Это был конфликт старого и нового мышления.
— Как вообще получилось, что Германия, имевшая достаточное количество союзников, в первую очередь в лице европейских диктатур, была вынуждена вести войну практически в одиночку и, кроме того, осталась без жизненно важных ресурсов, за исключением, возможно, румынской нефти?
— На всем протяжении войны Третий рейх так и не смог выстроить работающую систему союзников. Тому было две причины. Во-первых, для национал-социалистов был невозможен настоящий военный союз с какой бы то ни было страной. Ведь военный союз предполагает существование более или менее равноправных партнеров. В национал-социалистическом же представлении равноправия между странами не существовало. Союзники воспринимались лишь как народы-помощники, приближающие победу национал-социализма. Некоторое время как равный партнер воспринимался Муссолини — но, скорее, именно Муссолини как личность, а не Италия как страна.
Второй проблемой было отсутствие стратегического планирования при выборе союзников. Германия не планировала вести затяжную войну, соответственно, и при выборе союзников способность этих стран вести затяжную войну не принималась во внимание. Все союзники Германии — кроме СССР — были еще более бедны ресурсами, нежели сама Германия. Возьмите Японию — это же катастрофа! Финляндия, Италия — этим странам самим требовалась промышленная поддержка Германии. Единственная страна, которая действительно была устойчивой с точки зрения наличия ресурсов и промышленности, — Советский Союз, — и на него Германия в конце концов напала.
У союзников Германии не было с ней ни общих планов, ни общих целей войны. Япония вела войну с США, но не считала своим долгом нападать на Советский Союз. Италия также не считала СССР своим главным противником. Румыния и Венгрия — обе союзницы Германии — рассматривали друг друга как противников! Такой союз мог продержаться, лишь пока Германия была сильна и ее войска одерживали победы. У западных же союзников, напротив, была общая цель: победа над Гитлером. С этой точки зрения советский термин «антигитлеровская коалиция» совершенно верен — он называет именно ту цель, которая объединяла союзников.
— Давайте вернемся к практической стороне ведения боевых действий. Вы уже затрагивали тему повышенного износа техники в русской кампании. Насколько эффективной была система снабжения немецких войск?
— Немецкая армия имела два больших недостатка, касающихся материальной стороны военных действий. Первый — немецкое вооружение было крайне сложным и часто не приспособленным для конкретного театра военных действий. Вооружение немецкой дивизии собиралось из немецких, чешских, французских, голландских и прочих образцов техники. Вся эта техника требовала миллионов различных уникальных запчастей. Техника, оружие были слишком сложными и трудно применимыми в условиях русской зимы или русской распутицы. Руководство вермахта вообще не предполагало, что зимой можно воевать. Красная армия многократно продемонстрировала, как это делается. Вооружение Красной армии во многих случаях было лучшим.
Второй слабостью вермахта была традиционная для немецкой военной традиции недооценка роли снабжения, логистики. Одаренные и честолюбивые офицеры немецкого генштаба стремились заниматься оперативным планированием — но никак не снабжением. На снабжение ставились менее одаренные, второклассные, третьеклассные офицеры. Занятие снабжением было повинностью: кто-то должен этим заниматься, но славы здесь не добьешься. Гитлер тоже не понимал до конца роли снабжения. Это была глубочайшая ошибка. Например, в американской армии все было наоборот: вопросы логистики были ключевыми.
Немецкая промышленность не всегда гибко реагировала на меняющиеся требования к технике. Кроме того, часто из-за нехватки времени и ресурсов образцы техники поступали в войска без должной обкатки. Разумеется, Красная армия имела ту же проблему — танки шли в армию прямо с конвейера. Однако если вспомнить превосходство СССР над Германией в людской силе, в ресурсах, в объемах производства, то можно понять, что цена ошибки советского руководства была ниже, чем цена ошибки руководства немецкого, и далеко не так часто имела катастрофические последствия. В среднем производство союзников по основным типам техники начиная с 1941 года превышало аналогичное производство Германии в три-четыре раза. И этот разрыв невозможно было компенсировать никакими оперативными успехами.
— Кстати, не отличались ли немецкие военные планы как раз тем, что немецкий генералитет постоянно планировал операции на пределе своих возможностей, каждый раз исходя из того, что результат будет максимально выгодным для вермахта?
— Это еще один структурный дефицит Третьего рейха — то, что я называю «табуизация пораженчества». Немецкие генералы всячески избегали самой мысли о возможности негативного исхода операции и не создавали планов на этот случай. Если генерал хотел сохранить это влияние, он был обязан излучать оптимизм.
Разумеется, офицер должен сохранять оптимизм. Но оптимизм не должен быть безрассудным. А среди нацистского руководства под подозрение попадал даже реализм. В итоге планировщики давали оптимистический прогноз даже тогда, когда понимали, что операция подготовлена недостаточно хорошо, что она может кончиться провалом. Руководство создавало иллюзии, которыми заменяло реальность.
Отчетливо прослеживается, что уже начиная с 1941 года планирование проводилось в расчете на лучший из возможных сценариев развития ситуации. В то время как ответственное планирование требует и продумывания худшего варианта. Я помню, как я работал в Лондоне с британскими документами и с удивлением обнаружил, что Черчилль запрашивал своих генералов: что произойдет, если мы проиграем битву под Эль-Аламейном? Какие возможности останутся у нас в этом случае? Представить себе, что Гитлер отправляет в свой генштаб подобный вопрос, просто невозможно. Сама мысль о том, что битва может быть проиграна, уже была объявлена табу. Процесс принятия решений в Германии был в этом смысле совершенно иррациональным.
Гамбург
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/interview_germaniya_proigrala_osenyu_41go/
Высоцкий - Песня самолета-истребителя
Бойня в Дрездене
Экономика финансовых трюков
Сергей Сумленный, собственный корреспондент журнала «Эксперт» в Германии.
Война, которую вели нацисты, была подобна финансовой пирамиде: для поддержания своего существования Германии приходилось захватывать все новые территории, чтобы выкачать из них ресурсы и рабочую силу, а для удержания этих территорий нужны были дальнейшие захваты — и так до тех пор, пока пирамида не рухнула
Штефан Карнер: «Экономика любой воюющей страны — это во многом плановая экономика»
Фото предоставлено институтом Больцмана
Нацистская военная экономика была обречена на постоянную экспансию и раздувание кредитного пузыря. В сочетании с жестким дефицитом ресурсов это неминуемо вело к краху Германии, считает австрийский профессор Штефан Карнер, директор Института по исследованию последствий войны им. Людвига Больцмана и сопредседатель Совместной российско-австрийской комиссии историков.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...— Насколько эффективной была немецкая экономика во время Второй мировой войны?
— Если мы говорим об экономическом потенциале Германии во время Второй мировой войны, то стоит говорить о Германии плюс о присоединенной в ходе аншлюса Австрии, а также аннексированных территориях Судет и протектората Богемии и Моравии — то есть современной Чехии. Так вот, что требовалось тогда для войны помимо денег и людских ресурсов? Прежде всего требовались сталь и энергоносители. Производство стали в Германии и Австрии составляло 20 миллионов тонн в год. Союзники же — СССР и Запад — производили 200 миллионов тонн стали в год. Уже одна эта цифра показывает десятикратное превосходство союзников над Германией. Разумеется, Гитлер и немецкое руководство понимали это и пытались компенсировать недостаточные объемы производства стали, электроэнергии, делая ставку на технологическое превосходство. В первую очередь речь шла о превосходстве в сфере военной техники. Германия пыталась создать ядерный реактор и произвести ядерную бомбу. Второе направление исследований — суперсовременные самолеты. Третье — подводные лодки, отличавшиеся особой скрытностью. Наконец, производились ракеты A-4, благодаря пропаганде ставшие известными как «Фау-2» (нем. V-2 — Vergeltungswaffe-2, «оружие возмездия». — «Эксперт»). Кроме того, с точки зрения военно-стратегического планирования недостаток ресурсов должен был компенсироваться успешными молниеносными операциями, блицкригом. То есть предполагалось захватывать регионы как можно быстрее, чтобы не дать противнику шансов воспользоваться преимуществом производительности своей экономики. В ходе блицкрига была покорена Франция, «большим блицкригом» предполагалось захватить Советский Союз, Великобританию планировалось поставить на колени бомбовой войной. То есть предполагалось, что скорость операции не даст противнику возможности развернуть полномасштабное военное производство.
— Однако те направления военно-технического развития, на которые вы указали: производство реактивных самолетов, ракет, атомной бомбы и так далее — были особенно зависимы от редких ресурсов, например от урана для бомбы. Кроме того, эти проекты были очень дороги. Например, часто встречается утверждение, что одна «Фау-2» стоила дороже, чем средний англо-американский бомбардировщик, при несравнимом уроне, который они наносили противнику. Не была ли попытка развить сразу несколько потенциально перспективных, но дорогих направлений ошибкой?
— Я хотел бы уточнить: «Фау-2» стоила не так дорого, всего около 120 тысяч рейхсмарок, это лишь четверть истребителя. Но в целом вы правы: эффективность этой ракеты по сравнению с западными бомбардировщиками была невелика, в том числе из-за того, что у ракет не было эффективных систем наведения. Однако что касается психологического эффекта, то он был огромен. Существует масса свидетельств из Великобритании, показывающих, что в результате применения ракет население впадало в панику. В то же время, конечно, факт остается фактом: британским и американским ВВС с помощью относительно примитивных технических средств удалось выбомбить немецкую промышленность и немецкий жилой фонд из войны. Можно сказать, что Германию забили молотком — в то время как высокотехнологичные зенитные ракеты «Вассерфалль» так и не были по-настоящему использованы. Ничего в итоге не вышло и из проекта создания атомной бомбы: собственно, Альберту Шпееру стало ясно, что атомная бомба не будет создана, когда Вернер Гейзенберг сказал, что для исследований ему не нужно особо много денег.
Однако я сейчас говорю о концепции. Концепция предполагала создание передового оружия. Это оружие во многом не было создано — в том числе поэтому война была проиграна и в военно-технологическом аспекте. Провалился и блицкриг против Советского Союза. Таким образом, обе нацистские концепции ведения войны в итоге не были реализованы. Но есть еще один аспект проблемы. Экономика любой воюющей страны — это в значительной степени плановая экономика. И это даже не вопрос структуры собственности. Это вопрос централизации и организации. Такие планы были у нацистов — четырехлетние планы. Были они и в СССР — пятилетние планы начиная с 1928 года. Таким образом, с обеих сторон мы наблюдаем модели плановой экономики. Встает вопрос: насколько гибкими они были? Были ли внутри плановой нацистской экономики возможности гибкой реакции на экономические вызовы войны?
— Это как раз вопрос, который я хотел задать. Нацистская экономика, несмотря на свою плановость, оставалась капиталистической экономикой с частной собственностью на крупнейшие военные предприятия. В этом смысле она стояла куда ближе к экономике западных союзников, нежели к экономике Советского Союза. Можем ли мы с этой точки зрения вообще говорить о системном превосходстве экономики СССР и его западных союзников над экономикой Германии?
— Да, я согласен, что немецкая система была ближе к западной, нежели к советской. В ходе войны в Германии была достигнута очень высокая степень планирования экономики. Однако несмотря на это немецкая экономика сохранила очень важную вещь — самостоятельность и ответственность предпринимателей. Советская система не знала принципа самостоятельности предпринимателя — по крайней мере, на практике. Разумеется, на заводе могут висеть любые плакаты и лозунги, но самостоятельности предпринимательства это не прибавляет. А между тем самостоятельно действующий предприниматель реагирует на текущие вызовы быстрее и точнее. Эта самостоятельность распространяется по всей системе от владельца предприятия до низового работника. Наемный работник, даже несмотря на свой наемный статус, тоже несет эту ответственность. Разумеется, на практике это работает не в ста процентах случаев, но в большинстве ситуаций. Даже когда в Германии задействовали рабочих, принудительно привезенных в страну, многие из них начинали включаться в эту систему распределения ответственности. И это не были коллаборационисты, это были обычные рабочие, которые просто начинали работать на новом заводе. Так вот, теперь самое главное: в начале войны в Германии еще был дефицит этой ответственности предпринимателей. В 1940–1941 годах предпринимались активные попытки централизованного ручного управления экономикой. Даже не через четырехлетние планы, а напрямую от ОКВ, центрального командования вермахта, а также через рейхсминистерство вооружений и боеприпасов. Эти организации пытались командовать предприятиями напрямую. И эта система совершенно не работала. К 1941 году в Германии наступил производственный хаос. Высочайший уровень централизации и госуправления просто полностью задавил всякую инициативу.
— То есть вдобавок к дефициту ресурсов Германия получила еще и производственный хаос.
— Именно. Постоянно менялись планы, заказы, распоряжения. Производство на предприятиях постоянно останавливалось, производственные процессы менялись, станки перенастраивались. А если владелец компании должен каждые два месяца менять производство, то большую часть времени его завод не работает, а стоит. Это приводило к гигантским убыткам. Заводы теряли конкурентоспособность. Ситуация начала меняться лишь с 1942 года, когда Альберт Шпеер, занявший место министра вооружений и боеприпасов после Фрица Тодта, провел полное реформирование этой системы. Вместо вертикальной иерархии Шпеер создал горизонтальные рабочие группы. До него система выглядела так: приказ шел от министра через замминистра, инспектора вооружений и так далее до руководителя предприятия. Шпеер ввел новую систему: непосредственно министру подчинялись комиссии, занимавшиеся тем или иным аспектом производства — так называемые производственные кольца. В одно «кольцо» объединялись все компании страны, участвовавшие в производстве, скажем, подводных лодок. При этом было все равно, где располагались эти компании: в Берлине или в Гамбурге. Эти компании создавали комиссии, и комиссии решали, как именно они производят подводные лодки. Двадцать руководителей предприятий обсуждали это между собой, в рамках горизонтальной иерархии.
— И это дало результат?
— Это дало потрясающий результат. Производственный хаос, когда никто не знал, что именно нужно производить и как производить, мгновенно закончился. Руководители компаний смогли очень быстро договориться друг с другом. Ты производишь фюзеляж, я произвожу шасси, третья компания производит это, четвертая производит то. Вместо того чтобы получать производственные указания из центра, владельцы компаний сами решали, что именно они смогут произвести с минимумом издержек. Разумеется, руководители предприятий лучше знали, что именно их заводы могут производить лучше всего. В итоге к 1944 году был достигнут максимальный уровень военного производства по всем отраслям: самолетам, танкам, подводным лодкам, боеприпасам. И это несмотря на то, что бомбардировки Германии достигли своего пика в том же году.
— Можно ли сказать, что если бы Альберт Шпеер стал министром вооружений и боеприпасов не в 1942 году, а раньше, то Германия имела бы больше шансов на успех в ключевых сражениях — например, в битве под Москвой?
Фото: ИТАР-ТАСС
— Это спекуляция. Я не уверен, что в 1941 году и сам Шпеер понимал необходимость горизонтальной иерархии. Он понял это, лишь когда возникли серьезные проблемы с производственным хаосом из-за вертикализации производства. Я несколько раз говорил со Шпеером на эту тему, и у меня сложилось впечатление, что он был очень креативным человеком, подходившим к решению проблем весьма неортодоксально. Например, в 1943 году союзники подвергли бомбардировке центральный узел производства подводных лодок. В ответ на это Шпеер ввел принцип секционного производства. Это означает, что производство подводной лодки разделяется на сто, двести этапов, и все этапы распределяются между компаниями по всей стране — опять-таки через комиссии и «кольца». Представьте себе, что есть какая-то компания, которая раньше производила небольшие моторы для гражданского сектора. И вот она теперь получает еще дополнительный заказ — производить моторы для вентиляционной системы подлодок. И таких заказов по стране распределяется больше сотни. И что теперь делать союзникам? Они не знают, где какая часть подлодки производится. Они вынуждены разбомбить двести разных заводов по всей стране.
— То есть создается производственная сеть, которую очень сложно подавить.
— Да, и это было сделано впервые в мире. Это изобретение Шпеера. Шпеер имел чутье на все новое. Он принципиально не хотел брать к себе людей старой закалки, потому что они несли бы с собой старые предрассудки. Он вытащил очень креативного человека, Отто Меркера, который до этого работал в компании Magirus-Deutz, которая производила пожарные машины. Именно этот человек стал ответственным за производство подводных лодок. Он до этого не знал, как выглядит подводная лодка. Но он понимал, что структуру производства нужно менять. И именно при нем удалось добиться того, что производство подлодок классов XXI и XXIII шло огромными сериями и больше не страдало от остановок, вызванных бомбежками. Эти подлодки были небольшими, но у них были электромоторы, они могли глубоко погружаться и подкрадываться к кораблям союзников. Конечно, союзники могли засечь их с помощью радаров, но они не были так уязвимы, как подлодки класса VII.
— Это все прекрасные примеры, однако параллельно в Германии наблюдалось и бессмысленное расходование ресурсов. Можно вспомнить хотя бы граничащий с анекдотом случай: вплоть до 1944 года печатались тысячи немецко-персидских разговорников, потому что командование забыло отменить заказ 1941 года. Насколько масштабным было такое разбазаривание ресурсов по сравнению с СССР или его западными союзниками?
— Оно было небольшим. Очень небольшим. Разумеется, пропаганда любила такие примеры. И они, конечно, существовали, но были совершенно единичными. Я могу привести и другие примеры компаний и менеджеров в Третьем рейхе, которые разбазаривали ресурсы. В первую очередь это завод по производству моторов — Flugmotorenwerke Ostmark. Компания с производственными площадями в Брно, Мариборе, Винер-Нойдорфе. Только на заводе в Винер-Нойдорфе работало десять тысяч человек. Сначала эта компания должна была производить моторы Daimler-Benz 603/605. Но очень скоро перед ней поставили задачу разработать собственный мотор, и в 1940 году они начали работать над этой задачей. Так вот, вплоть до конца войны они не произвели ни одного мотора! Десять тысяч человек! Дело руководителя компании несколько раз чуть не доходило до трибунала, но он каждый раз оправдывался тем, что ему приходилось очень много заниматься восстановлением производства.
— Ему, несомненно, нужно было дать после войны советский орден. Однако, даже если отвлечься от таких экстремальных примеров, можно вспомнить, что немецкая экономика почти вплоть до конца войны не использовала все имеющиеся трудовые ресурсы. Например, сотни тысяч молодых женщин не были задействованы в производстве, оставаясь дома. Можно ли в этом плане говорить о большей способности советской экономики к мобилизации?
— Мне трудно сравнивать две тоталитарные системы по параметру большего или меньшего тоталитарного охвата населения. Обе системы — когда хотели — могли добраться до любого человека. Обе системы имели огромный репрессивный аппарат. Что касается женщин в нацистской Германии, то это был вопрос идеологии. Когда стало нужно, женщин поставили к станку. Но до некоторого момента идеология была сильнее реальной необходимости военной экономики, и поэтому нацисты использовали вспомогательные конструкции. Например, женщины должны были работать не на предприятии, а на дому. Они устраивались на работу на завод, но работу выполняли дома. Или, например, женщины не имели права носить звание «бауэр», то есть руководить фермерским хозяйством. Но когда к 1943 году в Германии стало не хватать мужчин-фермеров, женщинам разрешили становиться независимыми фермерами — только с условием, что они будут фермерами лишь до конца войны и не дольше. Это все были идеологические ограничения. Однако обе системы, когда это было им нужно, могли рекрутировать необходимое количество рабочих рук, грубо нарушая при этом права человека и международные договоренности. Меня в связи с этим очень сильно интересует вопрос, как СССР удалось вернуть себе симпатии людей на западных территориях страны. По немецким планам оккупированные советские территории нужно было разграбить. И когда немецкие власти стали проводить на западных территориях свою политику, стали угонять людей на работы в Германию, то часть населения, которая вначале отрицательно относилась к СССР, отвернулась от немцев и выбрала СССР. У этих людей было только два варианта выбора, и они в итоге выбрали СССР. Именно поэтому в 1944 году, когда советские войска вернули себе эти регионы, большая часть населения приняла этот факт.
— Если вернуться к теме блицкригов как основы военно-политической концепции Третьего рейха по захвату ресурсов, то можно ли сказать, что уже к 1941–1942 годам количество занятых территорий достигло такого уровня, что стоимость их удержания превысила выгоды от их контроля?
— Таких подсчетов не существует. Однако очевидно, что оккупированная территория превысила размеры, позволяющие осуществлять устойчивое управление. Стабильное экономическое управление такой территорией было уже невозможно. Вы не можете управлять регионом от Москвы до Атлантики, особенно если ваши границы постоянно меняются вслед за линией фронта. В этом плане роль Восточного фронта была решающей. Благодаря материальной помощи американцев и вкладу советских граждан на Восточном фронте удалось переломить ход войны. Фронт стал постоянно сдвигаться на запад. Нацистская пропаганда говорила о «спрямлении» фронта, но на самом деле речь шла об отступлении — в том числе из экономически важных регионов.
— Можно ли говорить о войне, которую вели нацисты, как о подобии финансовой пирамиды? Чтобы поддержать свое существование, нацистской Германии приходилось захватывать все новые территории, чтобы выкачать из них ресурсы и рабочую силу, а для удержания этих территорий нужны были дальнейшие захваты — и так до тех пор, пока пирамида не рухнет.
— Да, некоторое сходство наблюдается. Главное, что для контроля и захвата территорий нужны были все новые люди, а их у Германии как раз не было, потому что в рамках нацистской идеологии на большую часть жителей покоренных территорий нельзя было положиться. Здесь у нацистов была большая проблема. Захваченная территория в итоге оказалась слишком большой, проблемы ее контроля тоже слишком большими. Начиная с 1943 года к Восточному фронту прибавилась стратегическая бомбовая война западных союзников. Настоящая стратегическая война, с первичными, вторичными, третичными целями. Уничтожение заводов, жилых массивов, дорожной инфраструктуры. Вместе эти два фактора решили все.
— Был ли у Германии шанс остановиться в определенных границах, которые еще можно было контролировать? Ограничиться пространством рейха, а также худо-бедно интегрируемых протекторатов, марионеточных государств вроде Словакии? Или эта система была обречена на расширение и связанный с ним крах?
— Этим вопросом занимались многие исследователи. Было ли постоянное расширение неотъемлемым свойством нацистской системы? Я полагаю, что да. Единственный шанс этой системы на выживание заключался в ее постоянном расширении. С самого начала она была нацелена на экспансию. Возьмите хотя бы финансирование немецкой военной промышленности. Даже до начала мировой войны оно было построено на безудержных кредитах, на всевозможных финансовых трюках, на ничем не подкрепленных финансовых схемах. Но когда-то по всем эти счетам нужно было платить. И если вначале эти схемы покрывались ростом экономики — потому что некоторый рост был, в стране строились дороги, мосты, дома, — то в определенный момент министр финансов Ялмар Шахт, рассматривая проект бюджета, сказал: «Я не смогу оплачивать госдолг». И тогда Гитлер ответил: «Мы оплатим его за счет оккупированных стран». Первой пала Австрия — в марте 1938 года. Спустя полгода, в сентябре, настала очередь Судет. Когда не хватило этого, в 1939 году была оккупирована Чехия. А когда и этого оказалось мало, потребовалось вторгнуться в Польшу. И так началась мировая война. Остальное мы знаем.
источник - http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/interview_ekonomika_finansovuh_trukov/
Война в воздухе
Еще один урок великой войны
Известно, что буквально сразу после нападения немцев Сталин недоуменно сказал в узком кругу: «На что они рассчитывают?» Ведь Германия была не готова к войне с СССР в 1941 году. Да, обученная и обстрелянная армия, высокий боевой дух, но явная нехватка ресурсов, в том числе военной техники (что и привело к коллапсу под Москвой). А ведь большие войны ХХ века — это войны экономик, в отличие от войн Средневековья, которые суть войны дружин, и войн XXI века, которые суть войны технологий. После победы под Москвой во всех мировых стратегических центрах уже понимали, что Германия войну проиграет, хотя оставалось еще долгих и кровавых три года. Да, имело место тактическое превосходство, но большие войны не выигрываются тактикой. Блицкриг убедительно выглядит на штабных картах, но история, которую Гитлер знал хорошо, не давала никаких оснований считать, что Россия не соберет новые войска взамен разбитых или что русские солдаты не будут стоять насмерть. А ведь Гитлер не был недоумком, он обладал несомненным стратегическим талантом, да вначале все и шло почти по его замыслам. Так на что же он рассчитывал и в чем просчитался?ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...А рассчитывал он на свое достаточно точное представление о сущности современных войн и их отличии от войн минувших эпох. Древние войны были племенными, и поскольку верность человека своему племени проистекала непосредственно из биологии, то велись они до последнего воина. Поэтому, кстати, не удается победить Афганистан и Чечню, только договориться с ними — это племена, а не государства современного типа (ничего плохого и обидного в этом нет). А нынешние большие войны — это войны государств. Государство же населено нацией, а не племенем, и, даже если оно моноэтническое, лояльность людей там принадлежит государству, а не нации. Попросту говоря, рухнет государство — рухнет все. И война с государством по сравнению с войной с племенем — то же, что сражение с медведем по сравнению со схваткой с гигантской амебой, если бы таковая существовала. Ее победить было бы очень трудно, потому что отсечение даже многих кусков некритично, а медведя не обязательно рубить в капусту — достаточно поразить в голову.
В этом и состоял замысел Гитлера: сокрушить не столько вооруженные силы СССР, сколько государственную машину. Если это будет достигнуто, то неважно, что останется столько-то миллионов человек под ружьем и столько-то тысяч танков с топливом и боезапасом — они превратятся в курицу с отрубленной головой: бегать кругами она может долго, но на осмысленные действия не способна. Такова, кстати, была в реальности судьба большинства окруженных в кампанию 1941 года советских группировок. Вообще вся эта кампания была в большой степени направлена на то, чтобы государственная машина СССР — а это не только сама власть, но сложная структура из власти и народа — развалилась. И ситуация летом на фронтах, особенно во второй половине октября в Москве, показывает, что до этого было недалеко.
Если рассуждать абстрактно, этот замысел был вполне правильным, тем более что Франция за год до этого была сокрушена именно так, а не путем физического уничтожения миллионов людей. Гитлер просто недооценил крепкость советской государственной машины. Притом логика его вполне понятна: революционные эксперименты и чудовищное напряжение индустриализации и коллективизации, не говоря о репрессиях, были, мягко говоря, не консенсусными — значит, социальная база власти слаба. Антирусская космополитическая идеология ослабила и национальную базу. То есть власть стоит на песке. Но оказалось, что и национальное русское не умерло, и новое ощущение советской общности у многих появилось вполне реально, и элита крепка, и обиды забываются перед лицом врага. А ведь Гитлер писал в своем дневнике, что большую нацию с по-настоящему крепкой государственной машиной, способной к жесткому сопротивлению, победить нереально. Так что это был просчет в оценке конкретной ситуации при правильной исходной посылке.
В чем тут урок для нас сегодняшних? А в том, что в сегодняшнем мире в еще большей степени, чем тогда, для победы вовсе не надо перемалывать миллионные армии. Представьте себе, что Грузия вторгается в Абхазию или Южную Осетию с одобрения американцев, которые обещают военную помощь (реально ли это практически — вопрос ситуационный). Американцам не будет нужды десантировать в Сочи морскую пехоту. Достаточно будет нейтрализовать нашу авиацию с баз в Турции и с авианосцев 6-го флота, дистанционно подавить наши части у границы крылатыми ракетами, ослепить наши спутники (которых, впрочем, нет) и заглушить радиосвязь. Я ни за что не поверю в то, что наши руководители отдадут приказ о ядерной атаке США — для решения о самоубийстве ради смерти врага надо обладать очень специфическими качествами, которых я у них не вижу. Да и ни один американский солдат не перейдет границу России, в чем американские лидеры будут настойчиво (и вполне правдиво) заверять наших. Но власть наша и само государство как общность при этом рассыплется, как карточный домик. Потому что ни одного элемента крепкости государственной машины, которые недооценил в 1941 году Гитлер, у нас сейчас нет.А все почему-то считают, что главная опасность для нас — падение цен на нефть.
Автор: Михаил ЮРЬЕВ
источник - http://odnakoj.ru/magazine/main_theme/eshce_odin__yrok_velikojvojnx/
- 7 комментариев
